Сол Беллоу - Жертва

— И хорошо. И самое милое дело. Увези ты Филипа из Нью-Йорка. Нельзя ему тут торчать.

— Вот только Елену никак не уговорю.

— Почему?

— Может, зря сразу после похорон разговор я завел. Ни в какую: не хочу и не хочу.

— Скажи, старуха часто у вас бывает — мамаша ее?

— A-а, да все время почти.

— Бога ради, гони ты ее!

Его ярость поразила Макса.

— Она-то при чем?

— Ты ей воли не давай. Защитись ты от нее.

Впервые на лице у Макса проглянула улыбка.

— Она меня не укусит.

— Я не сомневаюсь, это она подбивает Елену остаться в Нью-Йорке. Откуда ты знаешь, что она ей говорит? Ты же не понимаешь, о чем они разговаривают.

Лицо Макса изменилось; опять стало хмурым, поникли уголки рта.

— Нет, худо-бедно я понимаю, — он сказал, — а ты думаешь, видно, что мне бы надо на еврейке жениться.

— Никогда ты от меня такого не слышал, — с жаром выпалил Левенталь. — Никогда.

— Правда.

— И не услышишь никогда. Я про тещу говорю, не про Елену. Ты же сам мне рассказывал, что старуха тебя ненавидела, давным-давно. Она изо всех сил будет вам пакостить. Может, ты притерпелся к старой ведьме, уже не видишь, что она собой представляет. А я-то понаблюдал. Для меня ясно как день: она считает смерть Микки наказанием Божиим, потому что Елена за тебя вышла.

Макс порывался что-то сказать, но губы его не слушались, и сквозь природную смуглость, сквозь тень заботы лицо заливала краска.

— Ну ты сказанешь! — выговорил он наконец. — В жизни я таких разговоров не слышал. То про Елену себе забрал в голову, теперь на тещу вон бочку катишь.

— Тебя не было. Ты не знаешь, что она вытворяла. Это ужас.

— Э, да ты у нас стал подозрительный. — Лицо у Макса опять помягчело, и он вздохнул.

— Она просто пышет ненавистью, — не сдавался Левенталь.

— A-а, да ну тебя, простая бабулька, кому она мешает?

«Если я ошибся насчет Елены, — думал Левенталь, — сделал из мухи слона, дико истолковал тот ее последний взгляд, в церкви, это преступная ошибка, ужасно, ужасно; ну а кавардак в душе, который ее породил, даже еще ужасней. Нет, надо в себе разобраться, вот только успокоюсь, окрепну. Теперь не до того. Но насчет старухи — ох нет, какая уж тут ошибка».

— Тебе надо избавиться от тещи! — сказал он Максу со свирепым напором.

— Ах ну о чем ты говоришь? — скорей устало отмахнулся Макс. — Старая, вдовая, больная. Елена у нее единственная дочь. Как я ее выгоню? Эту неделю она помогала, прибиралась, стряпала на нас. Знаю, она меня не любит. Ну и что? Усталая такая бабулька. Иной раз даже грустно станет, как на нее погляжу. Нет-нет, мы поедем в Галвстон. Осенью Фил пойдет в школу. Он хочет ехать, Елена тоже хочет. Я ее уговорю. Она хочет уехать из этого Нью-Йорка, только не отошла она еще. Но она поедет. Мне надо опять на работу, и больше я не хочу, чтоб мы разлучались. Не пойму, и чего ты так на тещу взъелся. Пусть она будет моей самой большой неприятностью… — Пиджак широкими фалдами падал, как килт, почти до колен, где лежали его руки. Заскорузлые пальцы еще утолщались там, где им полагалось сужаться, складки на суставах были как резьба расплющенного винта. — И ты же не знаешь, какая Елена бывает, как жизнь прижмет, — продолжал он. — Она дергается, на людей кидается, перед тем как чему-то случиться, а уж как стукнет, посильнее меня будет. Во время депрессии, когда я совсем свалился, она от порога к порогу ходила, продавала разную чепуху.

— Я и не знал, что ты свалился.

— Да, было такое. И потом, мы жили на пособие, а у нее брат, бандюга, хотел меня тоже к делу пристроить, в «Астории». Хоть немножко бы деньжат я увидел, но она говорит — нет, и стояла до последнего, и так и остались мы на пособии. Другая бы сказала — давай-давай.

— Ясно.

— Потом, как дела получше стали, мы и подумали, что можем себе позволить прибавление семейства. Микки никогда здоровенький не был, как вот Фил. Может, мы тоже ошибки творили. Но что ты будешь делать? Это ж не как Бог, понимаешь, в Библии, взял и вдохнул жизнь в Адама или в кого. Я же тебе говорил, нет? Вхожу в больницу, спрашиваю у няни, в какой он палате. Вхожу, а он уж прикрытый лежит. Отдернул простынь и — вижу.

— Идиоты! — крикнул Левенталь. — Чтоб никого там не поставить!

Макс их оправдал, круто взмахнув рукой:

— Не все и няни знали. Больница большая. — И он продолжал свое: — Вот, еду на юг, хочу все начать сызнова. Я же аванс внес, и всё. Но по правде тебе сказать — не больно много я жду. Выдохся уже весь.

У Левенталя екнуло сердце.