Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади

- Помогите, помогите! - закричала испуганная девушка.

Плот быстро несло по течению.

Напевая и посвистывая он шел по пыльному тракту.

Ночевал он в лесу, на берегу озера или в излучине реки, с восходом солнца затаптывал костровище, раскидывал тлеющие головка и снова шагал вперед. Шел он не спеша, не имел никакой цели и был весьма своеобычен. Часто задерживался полюбоваться меняющимся пейзажем, внимал птичьему щебету, сам переполнялся радостью и весельем. А то останавливался где-нибудь на берегу озера и, лежа в траве, часами смотрел на белые облака в бездонной синеве.

Был он высок, худощав, большие глаза лучились весельем, а называл он себя Тоомас Нипернаади. Отвечая на расспросы любопытных, широко улыбался и говорил, что, вот, решил попутешествовать, посмотреть, где, собственно, земля кончается. Притомившись, садился у дороги, играл на каннеле и пел, правда, голос был скрипуч и некрасив. Потом вставал и долго вглядывался в лежащие перед ним окрестности. Пересохшие нивы пылили, далеко на горизонте с горящего болота поднимались клубы желтоватого дыма. Леса синели в жарком мареве.

Случилось в это самое время помереть хозяйке хутора Кроотузе вдове Лийз, по покойному мужу Ныгикикас. А было это так, что пастух Янка, прикорнув после обеда у плиты, вдруг услыхал непонятный хрип и, приоткрыв сонные глаза, увидал последнюю схватку хозяйки со смертью. Дрожа от испуга, он не мог отвести от нее глаз, но когда вдруг хозяйка содрогнулась и подбородок ее беспомощно отвис, Янку словно ветром вынесло во двор.

- Нечистый хозяйку прибрал! - завопил он, распираемый чувством безмерной радости и свободы.

Трое мужчин, сыновья покойной, валявшиеся на траве с разинутыми ртами, разом уселись и испуганно уставились друг на друга.

- Что сказал этот шкет? - наконец спросил старший сын.

Они ждали материнской смерти со дня на день, не смея подступиться к ее постели. Все подсылали пастуха в дом — поглядеть, что там больная, чем занята. Пастух смотрел, прикидывал, а потом угрюмо и безнадежно сообщал, что ничего хорошего ждать не приходится — эта здоровячка еще не скоро покинет мир. И сыновья опять ложились на траву, глядели на облака, позевывали, изводясь в ожидании известий получше.

Матери они боялись пуще смерти — характером покойная отличалась суровым, она частенько охаживала тяжелым кулаком непослушных сыновей. Да и что оставалось ей делать, ежели хуторские угодья были заброшены, хлеб неубран, скот неухожен, а сыновья коротали дни то на охоте в лесу, то на рыбалке на озере, а то и на гуляньях, пыряя врагов ножичками. Хуторской работы они чурались, ленивы были и драчливы. От отца покойного, церковного старосты, чья жизнь износилась на дороге между домом и церковью, кроме лени, наследовали они позаимствованные из библии имена: старший в часть святого Петра был наречен Пеэтрусом, средний в честь Павла — Паулусом, а младший в честь Ионафана Ионатаном. - «Спасайся, кто может, сыны Израилевы грядут во всей своей силе и могуществе!» - вопили деревенские мальчишки, завидев братьев. Волей-неволей приходилось им для защиты своей чести хватать дубины и ножи. И после этого можно было с полным правом неделями залечивать раны: где-нибудь на чердаке, подальше от материнского ока, вздыхать, охать и бить баклуши. Тогда Янка становился их единственной надеждой и опорой — таскал им в убежище хлеб и мясо. Но горе было сыновьям, если мать находила их, - вся деревня ходуном ходила от сыновних воплей и материнской брани. Так и приходилось хозяйке управляться на хуторе самой или же нанимать батраков.

И вот, когда мать скончалась, испуг и растерянность овладели ими. Долго обговаривали они свое новое положение.

- Слушай, шкет, - произнес наконец старший из братьев, - тут ничего лучшего не придумаешь: давай-ка обеги всех соседей и сообщи о нашем горе. Но смотри, оборванец, сделай это как положено, чтобы в деревне не подумали, будто мы тут веселимся или что-нибудь в этом роде! Скажи, мы, мол, от горя пластаемся, словно быки, молнией к земле прибитые, волосы на себе рвем, головами о землю-матушку бьемся в отчаянии. И еще скажи, если они тут же не придут, нас постигнет печальная участь нашей матери. Ну вот, а теперь беги!

Янка припустил по полю. Мальчишку распирало от гордости — ему доверили такое важное поручение. В пылу усердия перебегая от хутора к хутору, он не удосуживался пересказывать подробности кончины. Дернув дверь, бросал через порог: «Лийз Ныгикикас померла — идите скорей посмотреть на нее!» - и хлопал дверью, чтобы с тем же воодушевлением лететь на следующий хутор.