Эльмира Нетесова - Женатые холостяки

— Тебя изнасиловали? — похолодела баба.

— Сначала избили как собаку. А уж потом оторвались по полной программе, оба! Да еще смеялись надо мной за то, что девушкой была. И базарили, что в такие годы стыдно канать в целках, в мое время все ровесницы уже бабы, а я домостроевка и они меня осчастливили, сделали современной. Теперь я гордиться должна, что стала, как все! — взвыла от воспоминаний и продолжила, всхлипывая:

— Меня драли по очереди. Отдохнуть не давали. Сначала один, какого Колькой зовут, потом Андрей мучил.

— Все дни с ними была? И не могла уйти? — удивлялась Наталья.

— На второй день они увезли в деревню, мы там никогда не были. Там в какую-то избу приволокли. В ней одни мужики, ни одной женщины не было с ними. Отдали как овцу, чтоб потешились. Те, как с цепи сорвались.

— Боже мой! — всплеснула руками Наталья.

— Меня пользовали все, кто сколько и как хотел. Знаешь, как измывались?

— Кто тебе виноват? Разве гнали из дома? Отца обидела. Он и теперь в больнице лежит с сотрясением мозга. Его ты перешагнула. Да недолго прыгала, саму беда поймала! — упрекнула дочь.

— Мам, не надо! Я и так жить не буду, не хочу, не могу. Для меня все кончено, уйду от вас насовсем. Мне нельзя жить такою, — посуровела Маринка:

— Не хочу жить опозоренной и вам горе добавлять. Я за все сама отвечу. Что случилось уже не исправить, только смерть мой позор смоет.

— Совсем дура! Мало горя, еще добавить надо! — возмутилась Наталья.

— Горе и позор понятия разные. Горе пережить можно, а позор нет. Он и за гробом плетется.

— Замолчи, глупая! Давай поспи, успокойся. Через два дня вернется отец из больницы, подумаем, что дальше делать, как найти тех козлов, сдать их властям, — трясло Наталью. Она успокаивала дочь, а у самой заболело сердце.

Над ее дочерью надругалась мужичья, оголтелая свора. Бабе хотелось непременно найти всех и наказать каждого:

— Как же тебе удалось уйти от них? — спросила Маринку.

— Все время хотела сбежать от них, но не получалось, козлы стерегли. Те первые двое через день уехали и велели мужикам закопать меня живою или мертвою, когда им надоем, но не отпускать, чтоб ментам не засветила. Те, понятно, согласились, и мучили меня всей сворой, они все время пили самогонку, но кто-то из них был трезвым, оставался на атасе. Возле меня все время лежала колотушка. На всякий случай. Я все поняла. Мужики не скрывали, что живою не выпустят, я сидела на бычьей цепи. А тут они все перепились вдрызг и валялись, где попало. На мое счастье в избу пришел человек, по каким-то делам заявился. Увидел всех и меня приметил. Я ему все рассказала. Он расстегнул цепь, вывел из избы, посадил в свой грузовик и повез в город. По дороге сказал, что у самого три дочки растут. Старшая из них моя ровесница. Спросил, где мой дом и привез, высадил и велел скорее уходить. А как? У меня ноги отказали, на цепи сколько дней продержали без движения. Тут дворничиха вышла вскоре, увидела и привела вместе с дедом. Тот человек уехал на своем грузовике, я даже номер не увидела, темно было, и человек спешил смыться, боялся, чтоб его не прихватили и не притормозили, не повесили б чужую вину на его шею. Но если б не он, урыли бы меня те недоноски. Я всю дорогу не верила, что от них уехала. Веришь, не смерти боялась, не хотелось сдохнуть в их лапах. Это уже было б слишком больно! Ты не переживай, я все решила для себя. Надолго не задержусь. Вам не придется за меня краснеть, — сказала уверенно.

— Замолчи! Хватит дуреть! Была б умной, того не случилось бы! Но ума у тебя как не было, так и не появилось. А пора взрослеть! Теперь отдохни, хорошо, хоть живой вернулась, — глянула в окно, за ним уже рассвело, наступило утро. Наталья решила вздремнуть хоть на часок, и пошла в свою спальню. Но сон не шел. Женщина ворочалась с боку на бок, все думала, как скажет о случившемся мужу, не усугубит ли его болезнь, но и молчать нельзя.

— Надо посоветоваться с Александром Петровичем. Порва подскажет правильное, — думала баба и услышала осторожные шаги за дверью спальни, подумала, что Маринка пошла в туалет.

— Нужно Лешке Свиридову рассказать, написать заявление, пусть найдут и возьмут в милицию всех подонков. И тех двоих, и деревенских, каждого за жабры! Жаль, что расстрелы отменили. За такое жалеть нельзя. Нужно под корень их рубить. Совсем озверели сволочи! — сама того не замечая, плачет баба. И вдруг, будто кто в бок толкнул, встала, пошла в туалет, там пусто. Заглянула на кухню, никого, дернула дверь в ванну, та закрыта: