Хлоя. Мама.
Гвинет( помолчав ). А, это ты, Хлоя.
Хлоя. Мама, мне нужно тебе что-то сказать.
Гвинет. Я знаю, ты вышла замуж. Приезжала Марджори и рассказала мне.
Подруги. Вот они, подруги.
Хлоя( с возмущением ). Так что же ты тогда не писала…
Гвинет смотрит на нее и молчит.
Хлоя( в смятении ). Мама, не надо так.
Гвинет постарела, погрустнела, у нее усталые глаза. Хлоя — в самом зените своей прелести, лучше ей уже не бывать. После неудачной беременности она, точно бабочка, трепещет на неуловимой грани, что разделяет девочку и женщину, она тянет нектар и оттуда и отсюда.
Гвинет идет убирать посуду со столиков.
Оливер. Это я виноват, миссис Эванс.
Гвинет( когда возвращается ). Вам, вероятно, говорили, вы как две капли воды похожи на Хлоиного отца. Надеюсь, у вас крепкие легкие. Получше проветривай простыни, Хлоя.
В этом — прощение, примирение, отпущение грехов. Гвинет с Хлоей обнимаются, всплакнув, хотя за столько лет совместной жизни не приучились к подобным проявлениям нежности. Миссис Ликок разрешает Гвинет накормить молодоженов бесплатным ужином и даже посидеть с ними в «Укромном уголке», покуда они едят. Впрочем, воскресными вечерами посетителей в трактире мало.
Хлоя полагает, что вслед за этим Оливер, казалось бы, тоже должен представить ее родным. О чем и говорит ему однажды ночью, когда они лежат без сна в своей единственной комнате. Оливера сотрясает кашель. Туман застилает окна, заползает в щели, без труда проникает сквозь тонкие шторы. Оливер зарабатывает сказочные деньги, пятнадцать фунтов в неделю, но ни за что не истратит лишнего гроша. Он работает в кинокомпании «Рэнк организейшн», где начинал с восьми фунтов в неделю и откуда, несмотря на громогласные ниспровержения коммерческой кинопромышленности, на ежедневные публичные обличения ее в буфете как вавилонской блудницы киноискусства, на послеобеденные возлияния, которые он позволяет себе, его не увольняют. А напротив, расценивая подобное поведение как признак одаренности, настаивают на его повышении. Ему поручают написать сценарий одного фильма, затем — другого. В нем открывается подлинный талант по этой части. Требуха, дешевые детективы, но Оливер пишет их с захватывающей увлеченностью, придавая им внутреннюю обоснованность и правдоподобие, в чем не знает себе равных, — и содрогается от отвращения к себе, когда ставит последнюю точку.
Хлоя. Тебе не кажется, что нам пора съездить навестить твою родню?
Оливер. У меня нет родни. Только отец. Сестры, слава те господи, перешли в ведение мужей, и, будем надеяться, это им по плечу. Дяди и тетки — на марше из Гоулдерз-Грин и Стамфорд-Хилл на Бишопс-авеню. ( Обычная для английских евреев схема передвижения от нищеты в Ист-Энде к процветанию в северной части Лондона .) Родни у меня, Хлоя, меньше, чем у тебя.
Хлоя. Не будем устраивать соревнований, Оливер.
Ей бы не следовало говорить такие вещи, да она и не говорит, как правило. Но если она ввела Оливера в круг своей семьи, мог бы и он по крайней мере сделать для нее то же самое? Уж не стыдится ли он ее? Замужняя жизнь начинает преподносить Хлое сложности, о существовании которых она поначалу не догадывалась. Можно, конечно, найти выход, продолжая без конца подчинять ему свои интересы, как было до сих пор. Оливер поворачивается к ней спиной и пытается уснуть. Но не тут-то было.
Хлоя. И потом, Оливер, родной мой, глупо жить как мы, когда ты столько зарабатываешь. Все мое жалованье уходит на квартиру, это два фунта два шиллинга, на еду — три фунта, как я ни изворачиваюсь, и на твой транспорт — это шесть шиллингов в неделю, и у меня на все про все остается три шиллинга.
Оливер. Ты сама предложила откладывать деньги.
Хлоя. Да, но не целиком все твое жалованье!
Оливер. Не хочешь ли ты сказать, что я скряга?
Хлоя. Конечно, нет, милый. Ведь мы не ссоримся, правда? Мы никогда не ссоримся. Но понимаешь, я штопаю и латаю, и все равно трусики у меня разлезаются, твои носки, наверно, натирают тебе мозоли штопкой, простыни по два раза перевернуты краями внутрь, а серединой наружу — неужели ты не обратил внимания, — а лопатка для яичницы до того истерлась, что прогибается, когда подцепишь яичницу, и она падает. У меня два яйца из-за этого пропали на той неделе — даром выброшенные деньги. Мы и купили-то ее подержанную, на распродаже старья. Мне бы хоть еще три шиллинга на расходы, я бы тогда купила подкладку для штор, и тебе бы лучше спалось. То туман наползает с улицы, то фонари мешают спать. Ты таким не был раньше, Оливер.
Читать дальше