Фэй Уэлдон - Подруги

Их трости лежат на заднем сиденье машины: узловатый сук фруктового дерева — собственность Минетты, у Эдгара — традиционная терновая трость (вещь старинная, ручка вырезана в форме собачьей головы; Минетта купила ее в подарок ко дню рождения, когда Эдгару исполнилось сорок два. Слишком дорого, сказал он по поводу пяти фунтов, хотя на самом деле трость стоила двадцать), а для Минни с Долей — неблагородные, хоть и крепкие ветки какого-то безымянного, не прославившего себя растения. Эдгар вручает ветку Доле, достает терновую трость — и уходит. Минетта берет свой фруктовый сук и плетется за ним. Какая чудовищная немилость.

Эдгар великолепен на фоне неярких красок холма — высокий и длинноногий, с ржавой шапкой волос, в летних оранжевых брюках и красной рубашке. Он шагает размашисто, перепрыгивая с кочки на кочку, с камня на камень. Его черная трость без устали хлещет стебли крапивы, чертополоха и ветви дрока. Доля, в голубом анораке, семенит рядом на толстых коротких ножках, пухлая, маленькая, жизнерадостно-храбрая, запинаясь о палку, но упорно не желая с ней расставаться.

Однако вскоре она отстает и тащится с матерью, которой можно пожаловаться на кусачие листья крапивы и коровьи лепешки. Минетта сжимает ее твердую, сухую ладошку. И черпает в этом успокоение. Эдгар, избавившись от обузы, уходит так далеко, что превращается в смутную тень, только изредка возникающую на могильном холме, из-за дерева или стены.

— Но здесь нет никаких Железных людей, — говорит Доля. — Одна крапива и овечьи орешки. И коровьи блины, просто на каждом шагу. Только вот и коров что-то нету. Наверно, они невидимки.

— Железные люди давным-давно умерли.

— Тогда зачем мы пришли сюда?

— Подумать.

— О чем?

— О прошлом, о настоящем, о будущем, — говорит Минетта.

Поднимается ветер, его влажные струи хлещут в лицо. Солнце скрывается, и холмы теряют все краски. Серый мир, окрашенный в цвет тоски и уныния. Скоро зима, думает Минетта. Вот и еще одно лето прошло. Облака опускаются совсем низко и лежат под ногами туманной грядой. Минетта ничего не видит вокруг — ни впереди, ни сзади. Не охватывает страх: Эдгар пропал.

— Может, там злые коровы, — шепчет Доля, — а мы их не видим.

— Стой здесь, — говорит ей Минетта. — Стой и не двигайся. — И хочет бежать вперед, вернуть Эдгара, но точно по волшебству он появляется, и недалеко — крикни, услышит, — на соседней тропинке, которая неминуемо увлечет его в новый виток вокруг нижней линии укреплений.

— Я отведу Долю обратно в машину, — кричит она.

Он удивленно оглядывается.

— Зачем?

И, не дождавшись ответа, вскарабкивается на холмик и исчезает.

Затем, хочется ей крикнуть вслед, что мне уже сорок, мне жутко и одиноко. Затем, что вчера у меня начались месячные, и мне больно. Затем, что мой старший ребенок сидит в машине, один, среди дождя и тумана, а младший хнычет, дрожа от холода и от страха перед таинственными невидимками на этом мглистом холме. Затем, что еще немного, и я уже никогда не найду дороги обратно. Затем, что здесь, на вершине, когда-то гремели сраженья и люди, что были счастливы, умерли, но осталось нечто такое, в сравнении с чем Танифа, слепое чудовище джунглей, белых затерянных берегов, — образец добродетели.

Однако она молчит: все равно он ушел.

— Мы пойдем обратно к машине, — говорит она Доле.

— А где наша машина? — спрашивает та. Вопрос по существу.

— Мы разыщем ее.

— И папа придет?

— Да, только попозже.

Напряжение Минетты передается и Доле: может быть, само место вселяет необоримый, все возрастающий страх. Доля бежит впереди, не спотыкаясь, не жалуясь, сквозь крапиву, мимо колючей проволоки, стараясь держаться подальше от пасущихся за загородкой, наконец-то обретших живую плоть коров.

Прошлое. Минетта — ровесница Доли — бежит впереди рыдающей матери вдоль одинокого берега к их одинокому дому. Отец — виновник этого одиночества. Человек без глаз, на горе Минетте, на беду матери. Чьи-то твердые взрослые руки разжимают объятья маленькой Минетты, отчаянно цепляющейся за отцовские ноги. Чьи? Она не знает. Отец уходит, с кем-то чужим, от рыдающей Минетты, от всхлипывающей жены. Потом оказалось, что палец у Минетты сломан. Отец не вернулся. С той поры воскресенья вдвоем. Минетта и мать храбро пытаются развеселить друг друга, но какой прок от колченогого стула? Две ноги — не опора, если нет третьей.

Настоящее? Мгла и туман, впереди, позади, и безжалостный ветер, насмехающийся над несчастьями Минетты. Минетта и Доля бредут, держась друг за друга. Но тучи разрываются — и перед ними дорога, на дороге — машина. В какой-то сотне шагов. В машине, сияя золотом волос, дремлет невредимая Минни.