Арман Лану - Майор Ватрен

— Он поступил правильно, не предупредив нас, — отрезал Франсуа. — Он не мог иначе.

Вернувшись через четверть часа к себе, они увидели полный разгром. Барак вестовых и театральный барак были окружены охранниками. Свет от фонарей и электрических ламп пронизывал ночную темноту. Во всех четырех «штубе» немцы производили тщательный обыск — это было видно через окна. Жильцы театрального барака и вестовые, конечно, не могли войти к себе. Они стояли отдельной группой, окружая Камилла, который дрожал от холода в своем платье, присланном из Фобур-сент-Оноре, в белокуром парике, зябко кутаясь в шинель и все-таки продолжая острить:

— Не везет мне. Ты видишь, душка-режиссер, — лопнула моя карьера!

По другую сторону колючей проволоки, освещаемая прожекторами со сторожевых вышек, появилась машина скорой помощи. Чье-то тело пронесли на носилках. Все офицеры разошлись по своим местам, им приказали не покидать бараков, угрожая, что в них будут стрелять. Только вестовые и шестеро офицеров из театра стояли под открытым небом, притоптывая ногами, чтобы согреться. Шел снег, нелепый майский снег. Наконец через час обыск закончился, и им разрешили войти в бараки.

К большому огорчению Вана и Параду, фрицы унесли все инструменты — раньше они не были запрещены, — а также гражданские костюмы, сшитые из мешковины. В соседней комнате для репетиций немцы подняли половицы и обнаружили вход в туннель, освещенный неверным светом электрической лампы. Субейрак бросил туда взгляд, но охранник грубо отогнал его. Франсуа первым вошел в «штубе». Все было перевернуто, перегородка, отделявшая мастерскую от комнаты и утеплявшая ее, была разрушена.

Фон-Шамиссо с двумя солдатами ждал его.

Франсуа вошел, глядя немцу в глаза и не здороваясь.

— Прошу извинить этот разгром, — сказал фон-Шамиссо, не желая замечать вызывающего поведения французского офицера. — Когда я пришел, все было уже в таком виде. Унтер-офицеры обыскали весь барак. Господин Субейрак, я не могу винить их.

— Кто убит? — спросил Франсуа.

— Один майор, — ответил фон-Шамиссо. — Мы еще не установили его личность

— Старый майор? С седыми усами? — спросил Франсуа бесцветным голосом.

— Да, — ответил фон-Шамиссо. — Вы его знаете?

— Это мой батальонный командир.

И он добавил:

— Можно ли узнать, сударь, при каких обстоятельствах погиб майор Ватрен?

— Ваш командир вышел первым через подкоп, — объяснил фон-Шамиссо. Его бледное лицо стало злым. — Один фельдфебель устроил засаду. Он сделал предупреждение, потом выстрелил. Майор был убит сразу же наповал.

— Отличная работа! — сказал Франсуа. — Я начинаю понимать, господин фон-Шамиссо, почему вы не на русском фронте.

Удар попал прямо в цель. Зондерфюрер побледнел еще больше и пристально посмотрел на Франсуа. Тот выдержал его взгляд, потом резко повернулся к нему спиной. Солдаты двинулись к французскому офицеру, но фон-Шамиссо жестом остановил их.

Он приложил руку к козырьку. Никто не ответил. Зондерфюрер фон-Шамиссо вышел из барака и зашагал, ступая по талому снегу, предшествуемый своей тенью.

На следующий день офицеры впервые за два года плена явились на поверку безупречно подтянутые. О, эта поверка! В центральном дворе офицеры выстраивались барак за бараком. Построившись, они обычно ждали, пока их подсчитают, проявляя самое недобросовестное отношение к этой церемонии. Каждый раз находился какой-нибудь запоздавший, которого тщетно разыскивали в сортире, в умывальной или в репетиционной. Фредерик несколько раз исполнял роль такого растяпы. Иногда это продолжалось по часу. На сей раз не было ни запоздавших или небрежно одетых офицеров, ни болтовни в строю. Офицеры сделали все возможное, чтобы их внешний вид был безупречен, и стояли теперь неподвижно и бесстрастно под холодным ветром, доносившим с севера запахи моря.

С удивлением наблюдали немецкие офицеры эту внезапно возродившуюся ненависть. В то утро поверка продолжалась не больше десяти минут.

Адмирал фон-Мардрюк, окруженный своим штабом, произнес речь. Он сожалеет о происшедших событиях. Однако он лишь исполнял свой долг. Он перечислил коллективные наказания, которые вынужден применить, и заявил, что, по его мнению, маршал Петен вряд ли был бы доволен поведением своих офицеров. Когда переводчик перевел эту неуместную нотацию, никто ни одним жестом не отозвался на нее.

В свою очередь выступил и полковник Маршандье. Он сказал, что маршал Петен здесь ни при чем. Отношения между немцами и французами в настоящее время так испорчены, — продолжал он, — что отныне они могут основываться лишь на строгом соблюдении женевской конвенции. Полковник сказал несколько слов о заслугах майора Ватрена и пригласил присутствующих к минуте молчания. Воцарилась тишина, такая весомая, ощутимая, словно окружавший их воздух внезапно стал более тяжелым. Издалека, из деревни донеслось гоготанье гусей. Смущенные немцы разошлись. Поверка обычно происходила в беспорядке, сопровождалась шумом и неразберихой. Сегодняшнее молчание пугало их. Вместо людского стада возникла безмолвная армия.