Кэтрин Мэнсфилд - Рассказы

— Приходите завтра. Я буду вам рада. Мне здесь трудно, потому что… — Я опять пожимал ее мальчишескую руку. Je nе parle pas français.

Лишь пройдя половину бульвара, я все понял… осознал в полной мере.

Они страдали… по-настоящему страдали. На моих глазах два человека страдали так, как никогда никто при мне…

Вы, конечно, знаете, что будет дальше. Знаете, о чем я собираюсь написать. Что ж, иначе это был бы не я.

С того раза в отеле меня не видели.

За мной все еще числится солидный долг, но стоит ли говорить об этом, о деньгах, если я больше никогда не видел Мышку.

Я хотел пойти к ней. Собирался… доходил до двери… писал и рвал письма… все было. Но я так и не решился на последний шаг.

Даже теперь мне не совсем понятно, почему. Хотя могу предположить, что меня удержала боязнь… боязнь показаться ей хуже, чем тогда. Это, наверное, главное. А вы, небось, думали, что я сгорал от любопытства и сунулся к ней, говоря грубо, своим собачьим носом…

Je nе parle pas français. В моей памяти это осталось ее лебединой песней.

Из-за Мышки я нарушаю главное правило моей жизни. Да вы и сами заметили. Но я все равно вспоминаю, вспоминаю.

…Вечером в каком-нибудь мрачном кафе механическое пианино начинает наигрывать «Мышкину» мелодию (а сколько таких мелодий!), и мое воображение…

На берегу моря, где-нибудь очень далеко отсюда, маленький домик, возле него девушка в одеянии американских индианок, она машет рукой красивому босоногому юноше, и он бежит к ней.

— Что это у тебя?

— Рыба.

Я улыбаюсь и отдаю ей рыбу.

…Та же девушка и тот же юноша, но в других костюмах. Они сидят у открытого окна.

— Мышка, эта земляника тебе. Я и не притронусь к ней.

…Вечер. Дождь. Над ними зонтик, они идут домой. Возле двери останавливаются и прижимаются друг к другу мокрыми щеками.

Еще, еще… пока к моему столику не подойдет какой-нибудь грязный старый волокита, не сядет напротив, не начнет гримасничать и сквернословить. Пока я не услышу собственный голос: «У меня есть для вас маленькая девочка, совсем маленькая… крошечная. — Я целую кончики пальцев и прикладываю их к груди. — Честное слово джентльмена и писателя». Я ведь молодой серьезный писатель, изучающий современную английскую литературу.

Пора идти. Пора. Снимаю с гвоздя пальто и шляпу. Мадам уже привыкла ко мне. Улыбается.

— Вы еще не обедали?

— Еще нет, мадам.

Комментарии Je Ne Parle Pas Français Я не говорю по-французски, 1918 В 1917 г. заболевшая Кэтрин Мэнсфилд покидает Лондон. И именно тогда, когда болезнь принимает опасный оборот, Мэнсфилд пишет один из своих самых сложных и замечательных рассказов (30 ян. — 10 февр.), свой «крик против продажности и развращенности», свою «бесплодную пустыню», ибо этот рассказ довольно часто сравнивают с поэмой Т. С. Элиота «Пустыня» (Waste Land). В письме к мужу Мэнсфилд называет этот рассказ своей «данью Любви». Перевод, включенный в данное издание, выполнен по тексту, принятому во всех изданиях, за исключением последнего, дополненного на основании черновых записей Кэтрин Мэнсфилд: The Stories / Ed. by A. Aplers. Auckland, 1984. Впервые рассказ был напечатан отдельным изданием в 1920 г. и в том же году был включен в сб.: Bliss and Other Stories. Мышка — для Кэтрин Мэнсфилд, по-видимому, эта девушка воплощает в себе идеал чистой любви и, возможно, музу поэзии. В 1970-х гг. на этот образ как бы эхом откликнулся один из самых значительных английских писателей нашего времени Джон Фаулз, создавший образ Дианы, художницы, которую главный герой романа попеременно называет то Мышью, то Музой. Скорее всего, известный своими мистификациями Фаулз сознательно отталкивался в своем произведении от образа К. Мэнсфилд. Fowles J. The Ebohy Tower . Перевод этого романа под названием «Башня из черного дерева» был опубликован в журнале «Иностранная литература» (1979, № 3).

В конце концов, день выдался на славу. Лучшей погоды для пикника нельзя было бы получить и по заказу: тихо, тепло, в небе ни облачка, только синева, как это иногда бывает в начале лета, слегка подернута золотистой дымкой. Садовник принялся за работу еще до восхода солнца: он подстригал газоны и убирал их до тех пор, пока трава и темные плоские клумбы, усаженные маргаритками, не заблестели как навощенные. А розы, казалось, прямо-таки понимали, что они единственные цветы, которые всем нравятся на пикниках, так как уж их-то знает всякий. Сотни роз — буквально сотни — распустились за одну ночь; зеленые кусты были усеяны ими так щедро, словно ангелы рассыпали здесь свои дары.