Рубен Абелья - Тень иллюзиониста

Нет худшего помощника для мага, чем влюбленный человек, витающий в облаках. На протяжении всего представления Голиаф глазами искал Беатрис среди зрителей. Он забывал очередность трюков, вяло реагировал на указания Беато, которому пришлось в конце концов смириться с таким положением. Он начал подыгрывать промахам своего ассистента и продемонстрировал столь мастерское владение искусством импровизации, что зрители не заметили неувязок. Они были очарованы неиссякаемым потоком трюков и в конце подарили Беато нескончаемые бурные овации. Именно тогда Паниагуа и Тано предложили ему повторить заключительный номер с другими наручниками. И именно тогда замешательство Голиафа чуть не стоило Беато жизни.

Как только Беато погрузился в бидон, Голиаф, с топором в руках, полностью забыл о его существовании. Он начал пристально рассматривать ряд за рядом, кресло за креслом, силясь уловить в воздухе мимолетный запах Беатрис. Пока Беато извивался и ранил свои запястья, борясь за жизнь, пока зрители кричали, а бидон плясал по доскам пола, Голиаф в напряжении всех своих чувств грезил о встрече с ней. Наконец, будто очнувшись ото сна, он повернулся, повалил ширму, разрубил металлическую крышку топором и пинком опрокинул бидон. Беато вылетел пулей, трепеща как рыба в потоке воды, с жадностью хватая ртом воздух. Еще никто не успел прибежать к нему на помощь, а он уже стоял на ногах и задыхающимся голосом объявлял, что с ним все в порядке.

Когда все закончилось, Голиаф, стыдясь своего позора, отказался от приглашения дона Браулио и отправился в повозку. Беато должен был вернуться только утром, так что Голиаф решил переночевать там, а не в грузовике, как обычно. Водоворот чувств поглотил его, он был так возбужден мыслью, что Беатрис где-то рядом, что не замечал, как тень великого Гудини нависала над Беато, тая в себе угрозу.

В течение долгого времени воспоминание об одном-единственном аромате управляло его жизнью. Этим утром он наконец-то его уловил. Близость запаха превратила ностальгическое чувство в лихорадочное желание прикоснуться к коже, которая его источала. Раскинувшись на кушетке, покрытой индейскими циновками, прикрыв глаза, он попытался воссоздать в памяти тело Беатрис. Когда желание стало причинять боль, он сжал веки и вслух повторил ее последние слова: «Меня отрывают от тебя. Найди меня». Он произнес их как молитву, как заклинание, которое вновь и вновь давало ему веру в то, что она не переставала его ждать, что она желала быть найденной. Вместе с этой уверенностью пришел сон. Прежде чем уснуть, он твердо решил, что с утра пойдет ее искать.

Его разбудил осторожный стук в дверь и отчетливый запах Беатрис. Он вскочил с кровати с проворностью, неожиданной для его могучего телосложения. Пригладил волосы руками. Откашлялся. Глубоко вздохнул. На улице стояла она.

— Беато? — спросила она едва различимым шепотом.

— Сегодня он здесь не ночует, — успокоил ее Голиаф и протянул руку, чтобы помочь ей забраться в повозку.

Несколько секунд она стояла неподвижно. Затем подала свою руку Голиафу и поднялась по ступеням. Оказавшись с ним рядом, она прикрыла дверь, и оба несколько секунд стояли молча, она, склонив голову, а он, разглядывая ее и наслаждаясь ее ароматом.

— Голиаф…

Голиаф приложил указательный палец к ее губам и слегка нажал на розовую, теплую плоть. Потом он погладил пальцем ее губы, двигаясь с одного конца на другой, от середины рта к его уголкам. Беатрис закрыла глаза. Голиаф раскрыл ее губы и ввел палец в глубь рта. Он провел им по твердому контуру зубов, поиграл с ее языком. Затем он встал сзади нее и начал ее раздевать, обнюхивая каждую вещь, прежде чем бросить на пол. Когда она была уже голая, он подвел ее к прилавку и знаком предложил на него опереться. Он вошел в нее с жадностью и любил с исступленностью мужчины, который слишком долго ждал. В момент экстаза их тела изогнулись дугой, а затем, все еще сплетенные, повалились на постель.

Они занимались любовью всю оставшуюся ночь. Утром Беатрис подобрала с пола разбросанные вещи и оделась.

— Когда мы уезжаем? — спросил Голиаф.

— Во вторник вечером, — ответила Беатрис.

— Приходи к грузовику, он стоит на другой стороне улицы.

Беатрис кивнула, погладила его безволосую щеку и покинула повозку. Только теперь, вновь опьяненный ею, Голиаф сравнил судьбу с огромным цирковым львом. Кнут удерживает зверя у черты. Без кнута лев разорвет укротителя на куски. Благодаря упорству и решительности человек способен подчинить зверя своей судьбы. Когда человек не вооружен этими качествами, рок вносит смуту в его жизнь и губит ее. Он почувствовал себя безмерно счастливым. В своих глазах он стал самым великим укротителем судеб.