Роман Перельштейн - Видимый и невидимый мир в киноискусстве

Дарденны уходят лишь от поверхностного прочтения символической природы искусства, отсюда и их пристрастие к «физиологическому очерку», но они не забывают, что символ является мостом между видимым и невидимым миром. И, чем парадоксальнее символ, тем крепче мост.

Символ чистоты – лилия не исчез бесследно в мире Дарденнов, а уступил место такой «краске», как нежность. Сказка о Лорне, по признанию самих режиссеров, это ведь еще и любовная история. Символ справедливости – весы , выражающий идею соответствия вины и наказания, трансформировался братьями, и весьма остроумно, в такую материю, как деньги. Все расчеты в «Молчании Лорны» произведены честно. А скрупулезность некоторых из них просто поражает. Символ кары небесной – меч оказывается придорожным камнем, которым Лорна оглушает Спиру. А вот огонь, символ Божественного присутствия, является еще и земным огнем, который Лорна разводит в печи, чтобы согреться.

Главная заслуга братьев состоит в том, что они, беспрестанно обращаясь к «маленькому человеку», не делают из него жертву обстоятельств и не снимают с него моральной ответственности. Напротив, они заставляют его вырастать над самим собой.

Это не по плечу главной героине фильма «Розетта» (1999). Но даже и она, отчаявшаяся и разуверившаяся во всем молодая девушка, откуда-то берет силы для борьбы за лучшее в самой себе. И помогает в этом Розетте ее друг Рикюэ, который в финале картины кружит вокруг девушки на мотоцикле, одновременно и наказывая ее за предательство и возрождая к новой жизни. У брессоновской Мушетт, утопившейся в реке от непостижимого одиночества, не нашлось такого друга. Фермеру, проезжавшему на тракторе мимо Мушетт, не было до нее никакого дела. Возможно, брессоновский трактор трансформировался в дарденновский мотоцикл. Если угодно, в «Розетте» братья Дарденны, продолжатели брессоновской традиции, воскрешают утопившуюся Мушетт. Дают ей еще один шанс победить отчаяние…

Нашему рассудку, как гоголевскому Башмачкину, все время не хватает материала, и шинель не задается. А потом, когда шинель пошита, ее вероломно крадут. И она снова сливается с другими вещами, которые нам не принадлежат. Вместе с шинелью Акакий Акакиевич утрачивает и человеческий облик. Дух его сломлен. Трагедия маленького человека русской литературы состоит в том, что он пытается жить рассудком, сводя концы с концами и в житейском смысле, и в бытийном. Подпольный человек Достоевского – это бунт маленького человека, который догадывается, как опасно и подло жить одним рассудком, но жить сердцем, на котором нет ни одного шва, он еще не готов. Сердцем живет Соня Мармеладова, сердцем живет князь Мышкин. Раскольников рвет в клочья своего маленького человека и потом шьет из маленького человека своего большого человека, которого он называет Наполеоном. Но убив старуху и Лизавету, Раскольников понимает, что на личного Наполеона ему не хватит сукна. «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Этот вопрос ставит рассудок. Сердце, откликаясь на зов Творца, задает другие, совсем другие вопросы. «Как защитить Божественного Младенца?»

Рассказывая «моральные сказки», Дарденны пытаются ответить только на вопросы сердца, избегая сентиментальности, не приукрашивая взрослых и детей, выброшенных на обочину жизни, и не демонизируя их.

Французский город Лурд один из самых популярных в Европе центров паломничества. В его окрестностях четырнадцатилетней Бернадетте Субиру явилась Дева Мария. Католическая церковь не сразу поверила набожной Бернадетте. Девушку освидетельствовали медики и признали вполне вменяемой. Характер Бернадетты сочли уравновешенным, что также немаловажно. После чего видению мистически одаренного ребенка придали статус непреложного факта. Это случилось в 1858 г., а в 1933-м Бернадетта была канонизирована. Так незримая реальность символически прорвалась в мир видимый в одной из пиренейских пещер, и проводником незримого стало глубокое сердце. Там, где современники Бернадетты видели только камни, она увидела Дух. И камни словно бы ожили, хотя и не для всех.

Фильм «Лурд» (2009) Джессики Хауснер об отношении людей к чуду как к «божественному фокусу», нарушающему законы природы. Подлинная вера, как известно, не нуждается в чудесах, а вера, понятая ложно, становится целиком зависима от них. Как говорил Александр Шмеман, в Евангелии постоянно звучит призыв поверить без всяких «доказательств», полюбить Христа бескорыстно. И выразил это Шмеман в формуле «не вера от чуда, а чудо от веры» [151].