Array Коллектив авторов - Притяжение Андроникова

«…Если Арендт найдет мою рану смертельной, ты мне это скажешь. Меня не испугаешь. Я жить не хочу». Андроников резко выделяет эти слова, сказанные Пушкиным Данзасу по пути с дуэли. Мы задумывались, конечно, над этим, если вообще задумывались о судьбах русской литературы. Но Андроников пронзил нас еще раз этой болью, на наших глазах пережив ее сам. Среди многих его телевизионных ролей – серьезных, смешных, забавных, острохарактерных – одна стала трагической. И зрительское волнение, ею вызванное, было равносильно трагическому спектаклю.

В «Тагильской находке» он стер многие хрестоматийные представления. Сильнейшим моментом в этом смысле стало стихотворение Лермонтова «На смерть поэта», венчающее рассказ. «Погиб поэт, невольник чести…» – первая ваша ассоциация касается вовсе не Пушкина и не Лермонтова, а собственного школьного детства и собственного давнего самочувствия. Забытое, оно мгновенно всплывает в памяти: вы отвечаете урок у доски и боитесь забыть следующую строчку. Навеки в школьном ритме остались в наших головах строки: «Погиб поэт, невольник чести…» Но вот те же самые стихи читает с экрана Ираклий Андроников. И происходит чудо – не будем бояться этого слова, оно вполне в природе искусства и его восприятия. Мы притихаем и слушаем, думаем и волнуемся. Знакомые слова, но их поэтический смысл открывается в контексте истории, в сплетении чьих-то судеб, к которым (и это самое удивительное) мы, сегодняшние телезрители, каким-то образом по-новому оказались причастны. Фильмы о Невском проспекте как бы собрали воедино многие секреты телевизионного мастерства Ираклия Андроникова и самого автора представили в новом свете.

Сегодня всем известен облик Ленинграда и его главной улицы. Многие даже помнят, как начинается знаменитая повесть Гоголя: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге…» Чугунные кони на Аничковом мосту, шпиль Адмиралтейства, колоннада Казанского собора – в миллионных тиражах книг, картин, открыток, репродукций все это запечатлено, увековечено и размножено. Что нового можно об этом сказать?

Но вот по телевидению были показаны «Невский проспект», а потом – «Память о Невском».

Чуть отступя от начала (уже перечислены многие имена архитекторов, рассказано, как при Петре Великом началась и пошла через болота Невская перспектива, уже оператор с нескольких точек показал ширину улицы и уходящую в бесконечность ее длину), и вот тут, отступя от начала, голос Андроникова за кадром произносит: «Самое старое здание на Невском – дворец богачей графов Строгановых…» Собственно, здесь – начало рассказа. Андроников знает, что интонацией можно создать как бы несколько «начал» – начать, слегка увлечь; потом дать понять, что главное еще не тронуто; потом как бы по кругу подойти к этому главному с другой стороны – и опять не дотронуться до него. И наконец, на глазах у слушающих как бы выбрать лучшую, самую интересную дорогу к этому главному и тогда уже начать по-настоящему. Все эти маленькие секреты мастерства видны, если именно с точки зрения мастерства внимательно разглядывать фильм о Невском проспекте. Голос Андроникова притягивает к знакомым домам, именам, фактам. Он организует их в свой сюжет и заставляет смотреть и слушать так, как вы этого еще, кажется, не делали. Действительно, дивились ли вы тому, что приземистое здание дворца Строгановых будто легко отделяется от мостовой (от набережной, если смотреть с другого берега Мойки) и устремляется вверх, хотя в то же время стоит на земле устойчиво и крепко; а множество деталей – колонны, лепные львиные морды, кованые решеточки и т. п. – вблизи поражают своим количеством, почти перенасыщенностью, но стоит перейти на другую сторону улицы – и все это словно тает в воздухе, растворяется, сливаясь в некое невесомое, волшебной рукой сотворенное целое. Волшебника звали Бартоломео Растрелли, но, как рассказывает Андроников, мальчиком этот человек приехал в Россию и на русский лад был окрещен Варфоломеем Варфоломеевичем. «В Петербурге прожил всю жизнь, в Петербурге и умер».

В двух-трех фразах, но про архитектора сказано то, что врезается в нашу память, и на том месте, где раньше было полузнакомое имя – Растрелли, теперь будет храниться нечто, душевно и эмоционально осмысленное. Если проанализировать восприятие, этот процесс осмысления занял считаные минуты, даже секунды. Но он состоялся – где-то по дороге, по которой нас ведет рассказчик, ведет, не слишком задерживаясь, потому что рассказать предстоит о многом. Фильм начинается с закадрового голоса Андроникова, и сам он не показывается в кадре, пока не произносит фразу о самом старом здании на Невском. Тут резко прервано одно течение рассказа и как бы начато другое. Потом, по ходу фильма будет возможность еще и еще раз оценить виртуозное и разнообразное владение этим приемом вольного переключения – с одного сюжета на другой, с общей темы на подробность и обратно – к общему. Андроников знает, когда может возникнуть перегрузка информацией, – он тут же дает зрителю мгновение «пустоты», отдыха. Имена, факты, имена, факты, имена… Стоп. Необходима передышка. И возникает «самое старое здание». <���…>