Array Коллектив авторов - Притяжение Андроникова

К тому же не надо забывать, что это были не просто рассказы. Это были маленькие сцены, в которых участвовал сам Соллертинский – с его поистине пулеметной скороговоркой, с характерным для него наклоном головы, с манерой держать сплетенные руки на животе, с его язвительным и вместе с тем добродушным и сердечным юмором.

Среди слушателей Андроникова – преимущественно москвичей – я был одним из немногих, кто помнил живого Ивана Ивановича. Без всякого преувеличения я испытывал своего рода эстетический восторг – и от поразительного сходства с оригиналом, и от литературного мастерства, с каким были сочинены эти изящные, остроумные, полные юмора новеллы.

Не менее восхищены были и те слушатели, которые никогда не видели Соллертинского.

Среди них была американская писательница Бел Кауфман, внучка Шолом-Алейхема, автор опубликованной у нас повести «Вверх по ведущей вниз лестнице» [115](по этой повести в США был поставлен одноименный фильм, с успехом демонстрировавшийся на московском кинофестивале 1987 года; в нем снималась популярная киноактриса Сэнди Деннис, получившая на фестивале приз за лучшее исполнение женской роли).

Когда Андроников закончил свои новеллы о Соллертинском, Бел Кауфман неожиданно воскликнула:

– Боже мой, как похоже!

Но ведь она никогда в глаза не видела Соллертинского!

Вероятно, об этом подумали многие из гостей, но не удержался и высказал это вслух только я.

– О сходстве можем лучше судить мы, которые знали Ивана Ивановича, – сказал я. – А вот это-то как раз и неважно, – сердито повернулся ко мне Андроников. – Сходство с оригиналом должно содержаться в самом портрете. Мы не знаем, с кого портреты писаны, ко знаем, что они похожи… Когда вы приходите в Эрмитаж или Третьяковскую галерею и рассматриваете портреты, вы, разумеется, не имеете никакого зрительного представления о людях, которые на них изображены. Но все равно вас не покидает ощущение сходства с оригиналом. Вот к чему стремлюсь и я в своих устных рассказах.

Незадолго перед тем в проекте плана редакционной работы одного московского издательства я прочел, что Ираклий Андроников готовит книгу «Об устном рассказе» (исследование, основанное, как было сказано в краткой аннотации, на собственном творческом опыте). Услышав его сердитую реплику, обращенную ко мне, я невольно подумал, что и она, видимо, входит в круг тех размышлений, которые должны лечь в основу будущей книги об устном рассказе…

Между тем диалог между Бел Кауфман и Ираклием Андрониковым продолжался.

– Вы – прирожденный актёр, – говорила Бел. – Почему вы не играете в театре?

– Меня не раз приглашали, – с улыбкой отвечал Андроников, – но я всегда отказывался. Ну посудите сами, стоит ли мне становиться театральным актером? Во-первых, актер всю свою жизнь вынужден произносить чужие слова, а я чувствую себя в состоянии сочинять слова сам… Во-вторых же, актер всю жизнь вынужден испытывать гнет режиссера, а я в моих устных рассказах – сам себе и автор, и актер, и режиссер…

Улыбался Андроников, смеялась Бел Кауфман, а вместе с ней и все присутствующие. Затем Андроников выступил вновь – на этот раз в образе Всеволода Иванова. Мы услышали прелестную историю о том, как Вс. Иванов однажды оказался единственным слушателем, явившимся на лекцию Блока в петроградском Доме искусств в начале двадцатых годов. Блок четыре часа читал одному Вс. Иванову. Рассказ так и назывался: «Четыре часа из жизни Александра Блока».

И снова все слушатели – знавших Вс. Иванова было среди них гораздо больше, нежели знавших Соллертинского, – поражались искусству перевоплощения, которое позволяло как бы ощутить за одним столом с ними и Соллертинского, и Вс. Иванова, и многих других замечательных людей, которых время от времени воспроизводил Ираклий Андроников… А я, слушая Ираклия Луарсабовича, вдруг задумался: сколько же лет знаю я этого удивительного человека и когда впервые познакомился с его неповторимым искусством? И в моей памяти тотчас возникла «Слеза социализма».

Те, кто читал «Дневные звезды» О. Берггольц или «Повесть о том, как возникают сюжеты» А. Штейна, хорошо знают, что это такое.

Так называли мы когда-то дом на улице Рубинштейна в Ленинграде, где в начале тридцатых годов жили многие ленинградские литераторы: Ю. Либединский, М. Чумандрин, О. Берггольц, А. Штейн, В. Эрлих, М. Фроман, Н. Костарев, П. Сажин, И. Зельцер.

Дом строился но типу бытовой коммуны – в квартирах не было кухонь, зато на первом этаже расположилась просторная столовая, кормившая обитателей дома и не отказывавшаяся подкармливать многочисленных гостей. В числе этих гостей нередко были мы с критиком И. Гринбергом. В те нелегкие и голодноватые годы мы широко пользовались гостеприимством друзей из «Слезы социализма», в особенности самых близких из них – О. Берггольц и А. Штейна.