Array Коллектив авторов - Притяжение Андроникова

И он прекрасно это знает и поэтому решительно обрушивает на нас новые и новые факты, догадки и предположения, не боясь завести порой в тупик. Он знает психологию пытливого читателя, он как художник «играет» с нами, заставляя вживаться в «предлагаемые обстоятельства», как рассказчик и педагог провоцирует нас на собственные догадки, дразнит. Иногда, пройдя извилистый и нелегкий путь поисков и оказавшись, по всем данным, у цели, мы вдруг попадаем в ситуацию почти детективную: «…все это в сопоставлении с именем владелицы альбома „Мари” заставляет прийти к заключению, что фамилия этой Марии – Пашкова!

И все-таки это не Пашкова!»

Зачем это? В серьезном-то исследовании? Где же результат поисков?

А затем, что если в искусстве – в том числе в рассказе – «голый» результат, «голый» итог не существует, а существует процесс, то ведь и наука – это процесс, и в науке голый практический вывод очень часто гораздо менее ценен, чем ход творческой мысли, приведший к нему. Результат необходим; но ведь именно в процессе поисков перед Андрониковым и нами рисовалась картина , возникала пульсирующая плоть жизни. Это не «результат»? Вот почему медлит Андроников завершить наш путь…

И еще – еще ему немножко жаль, что к «мигу вожделенному» подходит очередной его труд, что, найдя искомое, он что-то и теряет, с кем-то вроде и расстается, – и вот теперь он старается чуть-чуть отдалить этот миг расставания…

Так я подумал, читая главу о записках Анненковой, которые Андроников искал долго и безуспешно и наконец нашел. И только успев подумать, я прочел:

«Вот они – в белых бумажных обложках…

Вы думаете я обрадовался? Нет! Я так привык искать эти записки, что мне показалось, будто у меня что-то отняли».

Если это юмор, то грустный. Ведь разве в рассказе важна лишь его развязка? Разве, слушая симфонию, мы с нетерпением ждем последнего аккорда? Разве, идя почти рядом с идущим, движущимся и потому живым Лермонтовым, нам скорее хочется остановиться и расстаться с ним? Если же это сожаление, то – радостное. Разве, расставшись с Лермонтовым, мы – вместе с жаждущим рассказывать нам о нем – не готовимся идти дальше, вперед, все к Лермонтову?

У возраста свои законы. Когда в 1938 году я впервые узнал Ираклия Луарсабовича Андроникова, он представлялся мне вполне взрослым и даже немолодым человеком. Мне было тогда двенадцать. И сейчас Андроников кажется мне точно таким же, как в ту пору, хотя изменения в своем возрасте я ощущаю явственно.

А тогда…

Тогда в журнале «Пионер» был напечатан первый рассказ Андроникова «Загадка Н. Ф. И.», к слову, в том же номере, где были опубликованы мои детские стихи.

Ираклий Луарсабович, кажется, по совету редактора «Пионера» Б. А. Ивантера, приезжал к нам в литературную студию Московского городского Дома пионеров, читал этот свой рассказ «в лицах», рассказывал о других поисках лермонтовских материалов, и все это было удивительно увлекательно и живо. Это запомнилось на всю жизнь.

Уже потом, после войны, я перечитывал «Загадку Н. Ф. И.», а позже услышал и другие рассказы Андроникова – «Портрет», «Подпись под рисунком», «Земляк Лермонтова», «Личная собственность», «Тагильская находка», «Сокровища замка Хохберг», «Чудеса радиотелевидения», «Сестры Хауф», «Заколдованное стихотворение», «Тетрадь Василия Завелейского», «Новый поиск», «Швейцария», «Давайте искать вместе!», «О новом жанре…».

Конечно же талант Ираклия Андроникова удивителен и неповторим.

И все же, когда в 1975 году чуть ли не впервые вышло «Избранное» Андроникова, это было открытие. Я взахлеб перечитывал все ранее слышанное из уст автора, и мне казалось это каким-то чудом: знакомые сюжеты в напечатанном виде представлялись совершенно новыми. И пусть не хватало голоса и мимики автора, манера его поразительно сохранилась в каждом рассказе. Даже интонации сохранились.

Признаюсь, подобного ощущения от прочитанного я не испытывал еще никогда. Крупнейший ученый-литературовед и талантливейший писатель – эти, казалось бы, несовместимые понятия слились в Андроникове. Даже в чисто научных работах его, к примеру, в книгах «Лермонтов в Грузии в 1837 году» и «Лермонтов. Исследования и находки», нет никакого академизма: они написаны на едином дыхании, легко и разговорно.

А как прекрасны его фронтовые рассказы (о генерале Чанчибадзе, в частности) и рассказы «остужевские» («Горло Шаляпина», «Ошибка Сальвини» и другие).