Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения. Том 1

Вселенной правит Случай, а не Разум,
Все здесь навыворот – успех и честь:
Богатство безобразит: лишь нужда
Творит и лепит образ человека.
Вельможи высятся, подобно кедрам,
Подвержены свирепству вечных бурь,
Как неискусный скульптор, взгромоздив
Колосса страшного с разверстой пастью,
С огромными руками и ногами,
Гордится этим – так волдырь сановный,
Раздутый спесью, властью и богатством,
Своей брезгливой миной, важной позой
И грубым тоном тщится показать,
Что в нем одном – вся слава королевства;
Когда на самом деле он подобен
Кумиру, состоящему всецело
Из извести, щебенки и свинца.
Жизнь человека – факел на ветру,
Непрочный сон и призрачное благо.
Как мореходы, доблестно пройдя
На крепких кораблях, обитых медью,
Средь бездн морских дорогами Нептуна
И опоясав целый шар земной,
По возвращеньи к берегам родным
Дают сигнальный выстрел, призывая
На помощь лоцмана, чтоб ввел их в гавань, –
Хоть это только бедный рыболов
Прибрежных вод, – так мы, избороздив
Моря Фортуны и стремясь домой
Под флагами удачи на раздутых
Кичливых парусах богатств и славы,
Должны на помощь Добродетель звать,
Чтоб, не разбившись, к берегу пристать.

У государства множество нулей,
И лишь один монарх – та единица,
Что придает им цену. Взгляд его
юпитеровой молнии подобен
А голос грому. Он – как океан,
Непостижимый в глубине своей,
Неисследимый для умов и взоров.
От трона я теперь на волосок;
И если этот волос оборвется
Нечаянно, мне должно про запас
Иметь людей, решительных и верных.
Вот уголок зеленый, где найду
Я Д’Амбуа: он рыцарь и храбрец,
Но мир не оценил его достоинств;
За это он возненавидел свет
И скрылся в тень. Однако же он молод,
Честолюбив и многого достигнет,
Коль щедростью стремленья в нем разжечь.
Сейчас он мир бранит и в грош не ценит,
Но деньги и успех его изменят.

Да это Д’Амбуа!

Он самый, сэр.

Уткнулся в землю, как мертвец? Воспрянь
И к солнцу обратись!

Я не пылинка,
Чтобы резвиться в солнечных лучах,
Как делают вельможи.

Вздор! Вельможи
Распространяют сами эти толки
О солнце и пылинках, чтобы прочих
Заставить вечно прозябать в тени.
Так, говорят, обжора сицилийский
Нос облегчал в изысканное блюдо,
Чтоб съесть все самому. Взгляни при свете
На пир, тебе предложенный Фортуной –
И мрак возненавидишь хуже смерти.
Не верю, что клинок твой согласится
Ржаветь в покое. Если б Фемистокл
Так схоронился в тень, его Афины
И сам он – были бы добычей персов.
Когда бы в Риме доблестный Камилл
Чуть что, в кусты бросался отсидеться,
Он не стяжал бы четырех триумфов.
И если бы Эпаминонд Фиванский,
В безвестности растратив сорок лет,
Так жил и дальше, – он бы не избавил
Свою страну и самого себя
От гибели; но он собрался с духом,
Свершил все, что обязан был свершить,
И славой возблистал, как блещет сталь
От долгой, верной службы. Как огонь
Не только кажет нам себя, но светит,
Так наши подвиги не только славу
Приносят нам самим, но подвигают
Других на благородные деянья
И мужества пример нам подают.

Каков же будет ваш совет?

Оставить
Бурливые ручьи и процветать
Вблизи истока.

Как! Над бочажком,
Где черти водятся? И что там делать?
У потаскух учиться строить глазки?
Хвастливым видом трусость прикрывать?
Быть верным на словах, а между тем
Соображать, куда переметнуться?
Привычной лестью щекотать вельмож
И ублажать высокородных дам
Пустою болтовней, что облегчает
Пищеваренье? Жизнь свою растратить
На сплетни и интриги, от которых
Глаза пустеют, как сердца у шлюх?
Не сотворить на медный грошик блага
Без задней мысли? Рваться вверх, плюя
На заповеди? Возглашать устами:
«Я верую», а в сердце извращать
Любую веру? Проповеди слушать,
Дабы из описания пороков
Набраться опыта? – Таков уклад
Придворной жизни. Этому учиться?