Среди немногих исключений – стихи Джонсона на смерть его сына Бенджамена, умершего в 1603 году во время вспышки чумы, скосившей около 30 тысяч лондонцев. В переводе с древнееврейского Вениамин (Бенджамен) означает «сын правой руки». Так, по Библии, Иаков переименовал своего младшего сына, которого Рахиль первоначально нарекла Бенони – «сыном печали». В стихах Джонсона нет ни надрыва, ни аффектации – только глубокая скорбь, горстка скупо и точно отобранных слов:
Прощай, сынок! немилосердный Рок
Мне будто руку правую отсёк.
Тебя мне Бог лишь нá семь лет ссудил;
Я должен был платить – и заплатил.
* * *
По-видимому, Уилсон прав, говоря о том, что Джонсон разделил себя на части в своих персонажах. Драма его жизни значительней любой из его пьес – именно потому, что главный характер в ней «нерасщепленный» – и взывает к более высокому таланту, чем тот, что был отпущен Большому Бену. «Упорным, напряженным постоянством» добившийся, наконец, признания, всю жизнь ревниво следивший за успехами своих соперников в искусстве, Джонсон заставляет вспомнить о пушкинском Сальери. Мрачным упрямством и пафосом собирания он напоминает Барона в «Скупом рыцаре». Среди самых известных стихотворений Джонсона то, в котором он вдруг видит себя со стороны – седого, с «гороподобным животом», неспособного более ни понравиться себе самому, ни увлечь воображение женщины. И это неожиданно впечатляет. При столкновении скупца и его утраты неизменно высекается искра поэзии.
Взгляни на этот тонкий прах,
Струящийся в часах
Стеклянных;
Поверишь ли, что это был
Тот, кто любил
Свет глаз желанных?
Он в них сгорел, как мотылек,
И прахом в эту колбу лег,
Испепеленный;
Но обрести покой не смог
И самый прах влюбленный.
Первенцу моему, Бенджамену
Прощай, сынок! немилосердный Рок
Мне будто руку правую отсёк.
Тебя мне Бог лишь нá семь лет ссудил;
Я должен был платить – и заплатил.
Душа моя болит. О, почему
Болит, а не завидует тому,
Кто избежал земной судьбы отцов –
Зла, скорби, старости, в конце концов?
Спи, кровь моя, до Божьих петухов;
Ты лучшим был из всех моих стихов.
Я сам свои надежды погубил:
Грех так любить, как я тебя любил.
Отменный у Пузана аппетит:
Весь день он ест, всю ночь потом блудит.
Так, в буйстве непрестанном чревных соков,
Он сделался притоном всех пороков.
Грехи стоят в нем на очереди:
Обжорство вышло, Похоть – заходи!
Мартышка, что залезла на Парнас,
Мужлан, что возомнил себя Орфеем, –
Так ловко он обкрадывает нас,
Что мы его же, наглеца, жалеем.
Сперва он пьесы старые латал,
Старался, чтобы было шито-крыто;
Но, подкопив на сцене капитал,
Чужим умом живет уже открыто.
А где улики? Никаких улик;
Все вместе перемешено, как в каше.
Да он и сам забудет через миг,
Что стибрил. Было ваше – стало наше.
Глупец! как будто бы нужны очки
Увидеть, где – руно, а где – клочки.
Безделью потакая,
Лежишь ты день-деньской
И празднуешь лентяя;
Поверь, что жизнь такая
С безвольем и тоской,
Как ржавчина, пожрут талант и разум твой.
Иль вправду Иппокрены
Источник иссушен?
И звонкие Камены
Затихли, удрученны,
Узрев, что Геликон
Отрядами сорок болтливых осквернен?
Проснись, развей досаду,
Подумай о другом, –
Что с бранью нету сладу,
А честный муж награду
Найдет в себе самом,
Не надобен ему рукоплесканий гром.
Пусть мелкота речная
На всякий вздор клюет,
Стихов не понимая;
Им, простакам, любая
Наживка подойдет.
Бедняги! их кумир – дешевый виршеплет.
Возьми же в руки лиру
И по струнам ударь,
Взлети к небес эфиру
И новый пламень миру,
Как сын Яфета встарь,
Добудь, своей судьбы и славы государь!
И если к правде глухи
В наш подлый век, забудь
О сцене-потаскухе –
И пой в свободном духе,
Свободный выбрав путь, –
Чтоб никакой осел не мог тебя лягнуть.
Джордж Чапмен
(1559?–1634)
О первых тридцати трех годах жизни Чапмена известно не больше, чем о «темных годах» Шекспира. Неизвестно, учился ли он в университете: скорее всего, нет; но при том в знании античности соперничать с ним мог только Джонсон. Начиная с 1594 года Чапмен публикует ряд стихотворных книг: «Тень ночи», «Овидианский пир чувств», цикл сонетов «Венок мой моей возлюбленной Философии», «Геро и Леандр» (завершение поэмы, первые две песни которой написал Кристофер Марло), перевод первых семи книг «Илиады». Его рифмованная версия Гомера, исполненная истинно ренессансного духа, через двести лет вдохновила восторженный сонет Китса, а Кольридж назвал ее поэмой столь же оригинальной, как «Королева фей» Спенсера. В последующие годы Чапмен перевел всего Гомера, включая «Одиссею» и гимны. Как драматург, он начал в 1595 году с комедии, которую хвалили Джонсон и Шекспир, вместе с Джонсоном и Марстоном подвергся тюрьме за злободневные намеки на шотландцев в пьесе «Эй, к востоку!»; но для своих трагедий, изображающих подлые придворные нравы, благоразумно избрал недавние события при французском дворе. «Бюсси д’Амбуа» и «Месть за Бюсси д’Амбуа» впервые вводят в литературу героя, известного современному читателю по романам Дюма-отца. Как переводчик Гомера Чапмен пользовался покровительством принца Генри, а потом графа Сомерсета, но под конец жизни запутался в долгах и умер, измученный нуждой и кредиторами.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу