Дэвид Лэнг - Древний Кавказ. От доисторических поселений Анатолии до христианских царств раннего Средневековья

В конце 3-го тыс. до н. э. в Грузии появился новый погребальный обычай – насыпать курган, уже традиционный в северных степях, но чуждый ранней закавказской культурной зоне и Ближнему Востоку того времени. Северное происхождение таких курганов подтверждает их «дизайн» и содержимое. Один из них – в Тетри-Цкаро – был, по сути, в традициях срубной культуры юга России – в деревянном срубе, содержащем повозку на колесах. Дата Майкопского кургана (2300–2200 гг. до н. э.) означает, что традиция строительства погребальной камеры, созданной из камня или дерева, и наваливания на нее кургана (камней и грунта) появилась на Северном Кавказе к началу периода III ранней закавказской культуры. В это время обычай строительства курганов распространился по Восточной Грузии, где самые ранние из множества курганов Триалети с относительной уверенностью датируются 2300/2200–2000 гг. до н. э., а также в Дашкесанский район Азербайджана. В отличие от более поздних раскопок в этом регионе эти курганы сделаны из камня. Один из них расположен на высоте 2000 м на Малом Кавказском хребте, аналогичный курган – возле Астары и Ленкорани. Здесь нашли медный наконечник копья, чешуйчатую броню, точило с вырезанной головой лошади или свиньи, что свидетельствует о проникновении культуры строительства курганов на юго-восток, до Талыша. Также, судя по содержимому, местная обстановка была совсем не мирной, в отличие от Триалети, где отсутствовало оружие (здешние курганы в основном датируются более поздним временем, чем рассматриваемая культура).

Трактовка свойственного ранней закавказской культуре стиля керамики как уходящего корнями в религию не находит должной поддержки, поскольку большая часть украшения является чисто декоративной. Очаги, безусловно, имели некоторое значение, помимо своих мирных функций, и привлекли внимание в качестве черты данной культуры, имеющей, возможно, ближневосточные параллели. Очаги в форме барана были найдены в Харидже (Артик), Шенгавите и других местах. По мнению археологов, работавших в Квачхелеби, во время пожара, уничтожившего деревню слоя С1, выполнялся некий ритуал плодородия, на что указывало свое образное положение предметов в большинстве домов. Миниатюрные модели центрального очага также демонстрируют его особую функцию: по предположению ученых, их использовали для курения ладана. Также здесь были найдены серпы, пряслица, каменные наконечники и пестики. За одним из очагов в этом слое лежал скелет оленя с застрявшей в кости стрелой. С другой стороны того же очага находились фигурки животных и людей, сделанные из обожженной глины, а также керамика, серпы и ручные мельницы. Таким образом, вероятно, охота и земледелие как-то объединялись в один домашний культ, а найденные мужские фигурки – пример отличия от привычного ближневосточного акцента на женщин. Здесь же обнаружили два каменных фаллоса. Было выдвинуто предположение, хотя для его подкрепления слишком мало свидетельств, что какая-то из фигурок изображает более позднее божество Тулепия. Фигурки выполнены в том же стиле, что на серебряном кубке из Триалети [154]. Весьма примечателен факт, что альтернативное название Квачхелеби – Тулепия-Кохи. Даже в XIX в. в Грузии поклонялись этому божеству. Имя Тулепия схоже с именем хеттского бога Телепину. Да и какая-то связь между Центральной Анатолией в ранние дни хеттской власти и Грузией в период курганов Триалети вовсе не является невероятной. Хотя, конечно, нельзя не учитывать слабые свидетельства анатолийского влияния. Мнение Пиотровского о том, что очевидная разница между женскими фигурками и статуэтками животных в ранней закавказской культуре объясняется неолитическими пережитками религиозных взглядов, лежавших в основе грубой стилизации женщин, в то время как животные олицетворяли разведение скота и расширение экономической деятельности, вполне может быть обоснованным. Возможно и другое объяснение: в то время как женские фигурки олицетворяли собой культ плодородия, фигурки животных могли быть просто детскими игрушками.

Оценка великих перемен, имевших место в Закавказье в последние два или три столетия 3-го тыс. до н. э., невозможна без ссылки на культурную последовательность степной зоны, находвшейся к северу от Кавказа и равнин юга России, включая Украину.

В 3-м тыс. до н. э. обширная культурная зона раскинулась от низовьев Днепра через Восточную Украину к низовьям Дона и восточнее до среднего течения Волги. Это северная понтийская культура, с которой неолитическая культура Северного Кавказа была связана до начала бронзового века – с появлением курганов ранней кубанской культуры. По крайней мере, один авторитетный ученый уверял, что северное понтийское население являлось коренным на своей земле начиная с верхнего палеолита. Этот вывод основан на свидетельствах физической антропологии. Однако тот же автор в другом труде заявил, что эти люди принадлежали к «протоевропейскому кроманьонскому типу» и отличались от жителей региона во времена мезолита, которые были ближе к средиземноморскому типу. Можно предположить, что северные понтийцы, если и не явились коренным населением, прибыли из Европы через Польшу и Западную Украину. Это произошло, вероятно, в конце 5-го тыс. до н. э., после чего ранний и средний периоды понтийской культуры длились примерно до конца 4-го тыс. до н. э. [155]Затем наступил поздний период северной понтийской культуры, иначе называемый поздней днепро-донецкой культурой. Он продлился примерно до 2400 г. до н. э. или чуть позднее, хотя последнее не совсем согласуется с датировкой Триалети и других закавказских поселений [156].