Ольга Таглина - Илья Репин

Впервые Репин показал «Бурлаков» на выставке в Обществе поощрения художеств в 1871 году. Но художник остался недоволен своей работой: он еще раз съездил на Волгу и переписал картину. Ее замысел постепенно менялся, в результате осталась только песчаная отмель, раскаленная палящим солнцем, небо, вода и одиннадцать людей, труд которых ценится в гроши. Картина зазвучала как стон, как протяжная русская песня обездоленного народа.

Появление «Бурлаков» Репина пришлось на ту пору, когда революционно-демократическая интеллигенция России горячо протестовала против нового закабаления крестьян, которое последовало за аграрной реформой 1861 года. Вся Россия знала знаменитые некрасовские строки: «Выдь на Волгу: чей стон раздается над великою русской рекой? Этот стон у нас песней зовется – то бурлаки идут бечевой…»

Правда, замысел картины Репина не был навеян этими некрасовскими строками. Художник позже признавался, что «Размышления у парадного подъезда» Некрасова он прочел только через два года после написания картины. Но это лишь подтверждает тот факт, что сходные идеи просто витали в воздухе. Стихи и картина слились воедино, поскольку говорили об одном и том же, вызывали одинаковые эмоции, звучали в унисон.

В «Бурлаках на Волге» с полной силой проявился живописный гений Репина. Всех поразил удивительный солнечный колорит картины. Художник сумел передать ощущение знойного летнего дня, безбрежной речной шири и трагедию людей, низведенных до положения вьючных животных, но не сломившихся, все еще надеющихся на другую жизнь…

Репин любил этих людей. Для каждого он тщательно продумал позу, выражение лица, жест, малейшую черту характера. Впереди всей группы – два «коренника», широкоплечие вожаки, с натруженными сильными руками, за ними бредут безучастный ко всему худощавый белорус, покуривающий трубку, отставной солдат, цыган и в центре – совсем еще юный парень, который безумно устал от тяжелой лямки. Все они проходят «крупным планом», слитые в четкую, строгую композицию. Глядя на картину, зритель как бы сам чувствует тяжесть бурлацкой лямки, давящей на этих сильных людей. Репин возвеличил своих героев, воспел их как людей высокой душевной красоты и физической силы.

«Никогда еще горькая судьба вьючного людского скота не представала перед зрителем на холсте в такой страшной массе, в таком громадном пронзительном аккорде, – писал В. В. Стасов. – Эти одиннадцать человек, шагающих в одну ногу, натянувши лямки и натужившись грудью, что это за людская мозаика с разных концов России!.. Это могучие, бодрые, несокрушимые люди, которые создали богатырскую песню «Дубинушку»: «Эй, ухнем, эй, ухнем, айда, айда», – под грандиозные звуки которой, быть может, еще много поколений пройдет у нас, только уже без бечевы и лямки. Все это глубоко почувствовала вся Россия, и картина Репина сразу сделалась знаменита повсюду».

Стасов назвал «Бурлаков на Волге» первой картиной всей русской школы. «Она сделалась для нашего поколения такой же знаменитостью, какой для предыдущего был “Последний день Помпеи”», – утверждал он.

Но и критиков картины было множество. Консерваторы из академического лагеря называли ее «величайшей профанацией искусства», консервативные газеты возмущались «простонародностью» сюжета, его «лапотностью».

«Бурлаки на Волге» привлекли внимание Павла Михайловича Третьякова – российского предпринимателя и мецената, собирателя произведений русского изобразительного искусства. Именно благодаря этой картине они с Репиным и познакомились. Но «Бурлаки», к великому огорчению Ильи Ефимовича, попали не к Третьякову. Картина была куплена по предварительному условию великим князем Владимиром Александровичем: будучи вице-президентом Академии художеств, великий князь по должности обязан был «поощрять таланты». Третьяков был вынужден уступить картину князю, сам же купил другой вариант «Бурлаков», написанный Репиным тогда же.

Восторженно принял «Бурлаков» Достоевский: «Чуть только я прочел в газетах о бурлаках господина Репина, то тотчас же напугался. Даже самый сюжет ужасен: у нас как-то принято, что бурлаки более всего способны изображать известную социальную мысль о неоплатном долге высших классов народу…К радости моей, весь страх мой оказался напрасным: бурлаки, настоящие бурлаки и более ничего. Ни один из них не кричит с картины зрителю: «Посмотри, как я несчастен и до какой степени ты задолжал народу!» И уж это одно можно поставить в величайшую заслугу художнику».