Ольга Таглина - Илья Репин

Обучаясь в Академии художеств у П. В. Васина, А. Т. Маркова, Репин охотно прислушивался к советам И. Н. Крамского, позже П. П. Чистякова, также он посещал рисовальные вечера Санкт-Петербургской артели художников. И практически все свои рисунки после академических экзаменов он приносил Крамскому. «Меткостью своих суждений он меня всегда поражал, – писал Илья Ефимович. – Особенно удивляло меня, как это, не сравнивая с оригиналом, он совершенно верно указывал мне малейшие пропуски и недостатки. Именно этот полутон был сильнее, это я уже заметил на экзамене, и глазные орбиты снизу, и нижняя плоскость носа – с плафона – действительно были шире. А вот ведь академические профессора-то, наши старички, сколько раз подходили, подолгу смотрели, даже карандашом что-то проводили по моим контурам, а этих ошибок не заметили, а ведь как это важно: совсем другой строй головы получается. Мало-помалу я потерял к ним доверие, интересовался только замечаниями Крамского и слушал только его».

Крамской был для Репина и внимательным учителем, и прекрасным собеседником. Часто, увлекаясь чем-нибудь, он рассказывал много интересного и важного. Однажды Крамской так живо, увлекательно и образно изложил теорию Дарвина о происхождении видов, что впоследствии, когда Илья Ефимович читал оригинал, он показался ему менее увлекательным, чем живой рассказ. «Почитайте-ка Гете, Шиллера, Шекспира, Сервантеса, Гоголя, – советовал Репину Крамской. – Настоящему художнику необходимо колоссальное развитие, если он сознает свой долг – быть достойным своего призвания».

Крамской считал, что русское искусство пребывает в рабстве у академии, а она сама является рабой западного искусства, и задача русских художников – освободиться от этого рабства. Репин разделял его взгляды, стремился быть достойным своего призвания.

В период учения Илья Ефимович общался с широким кругом демократически настроенной молодежи, был увлечен идеями Чернышевского. Через Крамского он сблизился с Петербургской артелью художников, бывал на ее «четвергах». Об отношении Репина к общественным событиям эпохи свидетельствует рисунок, на котором изображен Д. В. Каракозов перед казнью, 4 апреля 1866 года стрелявший в царя в Летнем саду в Петербурге, но промахнувшийся. По приговору суда Каракозов был повешен. Репин присутствовал на казни и нарисовал его портрет.

Вообще раннее творчество художника было весьма разносторонним. Он работал над академическими «программами» религиозного содержания, трактуя их более в психологическом, чем в возвышенно-отвлеченном духе. Такова картина «Иов и его друзья», отмеченная Малой золотой медалью. В свободное время Репин пробовал себя в бытовом жанре (свидетельством тому служит картина «Приготовление к экзамену»), писал портреты родных и друзей.

В то время Илья познакомился с художниками Василием Дмитриевичем Поленовым, Василием Максимовичем Максимовым, Константином Аполлоновичем Савицким. Общение с ними также имело влияние на его творческую судьбу.

Однажды Савицкий уговорил Репина поехать на пароходе вверх по Неве писать этюды. Илья Ефимович впервые выбрался за город, шумно восторгался Невой, роскошными особняками и дачами, расположенными на ее берегах, с удовольствием рассматривал пеструю праздничную толпу. А когда пароход уже приближался к берегу, эту нарядную картину заслонила другая, безрадостная, унылая… Репин даже не сразу понял, в чем дело, и спросил у Савицкого, что это. Ответ его потряс: «А! Это бурлаки бечевой тянут барку; браво, какие типы! Вот увидишь, сейчас подойдут поближе, стоит взглянуть…»

Репин вспоминает, что когда бурлаки приблизились, он действительно был потрясен: «О боже, зачем же они такие грязные, оборванные? У одного разорванная штанина по земле волочится и голое колено сверкает, у других локти повылезли, некоторые без шапок; рубахи-то, рубахи! Истлевшие – не узнать розового ситца, висящие на них полосами, и не разобрать даже ни цвета, ни материи, из которой они сделаны. Вот лохмотья! Влегшие в лямку груди обтерлись докрасна, оголились и побурели от загара… Лица угрюмые, иногда только сверкнет тяжелый взгляд из-под пряди выбившихся висячих волос, лица потные блестят, и рубахи насквозь потемнели… Вот контраст с этим чистым ароматным цветником господ!..»

«Вот невероятная картина! – воскликнул Илья Ефимович. – Никто не поверит! Люди вместо скота впряжены! Савицкий, неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например буксирными пароходами?». «Да, такие голоса уже раздавались, – заметил Константин Аполлонович, хорошо знавший жизнь. – Но буксиры дороги; а главное, эти самые вьючные бурлаки и нагрузят барку, они же и разгрузят ее на месте, куда везут кладь. Поди-ка там поищи рабочих-крючников! Чего бы это стоило!»