Ольга Таглина - Илья Репин

Благородство своего отношения к Репину она доказала тем, что, не желая обременять его своей тяжкой болезнью, ушла из «Пенатов» – одна, без денег, без каких бы то ни было ценных вещей, – удалилась в Швейцарию, в Локарно, в больницу для бедных. Там, умирая на койке, она написала мне письмо, которое и сейчас, через столько лет, волнует меня так, словно я получил его только что.

«Какая дивная полоса страданий, – писала мне Наталья Борисовна, – и сколько откровений в ней: когда я переступила порог «Пенатов», я точно провалилась в бездну. Исчезла бесследно, будто бы никогда не была на свете, и жизнь, изъяв меня из своего обихода, еще аккуратно, щеточкой, подмела за мной крошки и затем полетела дальше, смеясь и ликуя. Я уже летела по бездне, стукнулась о несколько утесов и вдруг очутилась в обширной больнице… Там я поняла, что я никому в жизни не нужна. Ушла не я, а принадлежность «Пенатов». Кругом все умерло. Ни звука ни от кого».

От денег, которые послал ей Илья Ефимович, она отказалась. Мы, друзья Ильи Ефимовича, попытались было уверить ее, будто ей следует гонорар за первое издание репинской книги, вышедшей некогда под ее номинальной редакцией. Но она не приняла и этих денег.

Через месяц она скончалась, в июне 1914 года, и по той грусти, которую я испытал, когда дошла до меня скорбная весть, я понял, что, несмотря на все ее причуды и странности, в ней было немало такого, за что я любил ее».

За четыре года до своей смерти, в 1910 году, Наталья Борисовна составила завещание. Юридическая хозяйка «Пенатов» Нордман завещала усадьбу Российской Академии художеств. Она очень хотела, чтобы после ее смерти и смерти Ильи Ефимовича здесь, в «Пенатах», открыли музей под названием «Домик Репина». Однако после смерти Натальи Борисовны Совет Академии художеств постановил от дара Нордман отказаться. Мотивировали отказ тем, что у академии сейчас нет, да и потом не будет денег на содержание музея. И вот тогда за свой будущий музей заступился сам, живой еще, Илья Ефимович Репин. Чтобы выполнить волю покойной, в 1915 году Репин пожертвовал в пользу Академии художеств 30 тысяч рублей.

Через два года после революции в жизни Репина начнутся трудные времена. В парке устроят огород, под любимыми березами Натальи Борисовны будет пастись коза.

О великом русском художнике Илье Репине написано огромное количество воспоминаний, но среди сотен страниц о Наталье Нордман не много добрых слов. Над ней будут смеяться как над чудачкой, ее будут обвинять в том, что вся ее деятельность нанесла ущерб имени знаменитого художника. Писали, что «Нордман была слишком колоритной личностью, которая никак не могла стушеваться, а напротив, по всякому поводу старалась заявить о себе», что «эта женщина проглотила Репина целиком», что «влияние Нордман на Репина не было благотворным и не стимулировало творчества. Он вдруг у всех на глазах начал явно стареть и дряхлеть». Критичный В. Стасов так отзывался о завладевшей сердцем художника женщине в письме к брату: «Репин ни на шаг от своей Нордманши (вот-то чудеса: уж подлинно, ни рожи ни кожи – ни красивости, ни ума, ни дарования, просто ровно ничего, а он словно пришит у ней к юбке)».

Возможно, ей не могли простить того, что, живя рядом с гением, она не находила полного удовлетворения в том, чтобы ему служить. Но именно ее стремление быть самостоятельной личностью и нравилось Репину. Через год после смерти Нордман Репин писал: «Осиротелый, я очень горюю о Наталье Борисовне, и все больше жалею о ее раннем уходе. Какая это была гениальная голова и интересный сожитель!» Может, немного неудачно сказано «сожитель» – все-таки пятнадцать лет вместе…

После ранней кончины жены Репин прожил еще шестнадцать лет, окруженный друзьями и близкими.

Две женщины сыграли важную роль в жизни великого художника. Обе они принесли ему в дар собственную жизнь, доброе имя, делали все, чтобы он мог творить. Кто знает, оправданы ли их жертвы?

Поселившись в «Пенатах», Репин не мог и предположить, что этот малый кусочек земли станет для него до конца дней и родным домом, и символом родины для многих русских, оказавшихся, как и он, отрезанными от России, когда в апреле 1918 года внезапно закрылась граница с Финляндией. Не порывая с родиной, Репин мечтал, что Карельский перешеек, как и раньше, будет открыт для свободного передвижения, но так и не дождался этого.

У дома «Пенаты» своя судьба, в которой были расцвет, гибель и возрождение. В 1899 году, когда Репин купил дом, это было маленькое одноэтажное строение, никак не приспособленное к работе художника-живописца. Постепенно Илья Ефимович перестроил его, добавил всевозможные светлые пристройки и возвел второй этаж, где оборудовал две удобные мастерские – зимнюю и летнюю. В 1940 году в доме Репина Академией художеств был открыт мемориальный музей. Когда началась Великая Отечественная война, из репинского дома в Ленинград спешно эвакуировали картины, рисунки, скульптуры, предметы быта и обстановки. Летом 1944 года, когда Карельский перешеек был освобожден, стало известно, что репинского дома больше нет. Остались обгоревшие деревья, валялись оплавленные куски жести и стекла, торчали полуобвалившиеся трубы печей, и только фундамент из местного дикого камня сохранял контуры бывшего дома. Но дом восстановили, и с 24 июня 1962 года он живет новой жизнью, жизнью музея.