Ольга Таглина - Илья Репин

Пропагандистскую деятельность Натальи Борисовны и оригинальный быт «Пенатов» обсуждал весь Петербург. Нордман была модной фигурой. Постепенно она так увлеклась своей миссией пропагандистки «нового образа жизни», что начала все больше отдаляться от конкретных житейских забот, и ее шумная общественная деятельность стала утомлять Репина.

В какой-то момент супруги поняли, что не могут быть рядом. Наталья Борисовна писала как-то своей подруге, что Репин ее очень нехорошо ругал, и обвинял, и упрекал даже, и что ей очень не хочется всё это слушать, что она, пожалуй, переедет в маленькую дачку около театра, который они купили для просветительских целей. Так Нордман и сделала. Чтобы прекратить скандалы, она решила ненадолго уехать. Вскоре выяснилось, что Наталья Борисовна серьезно больна: у нее обнаружили туберкулез горла. 20 февраля 1914 года Репин посадил Нордман в поезд: она уезжала в Швейцарию лечиться. В этот день они виделись последний раз.

После отъезда Натальи Борисовны Репин не остался в «Пенатах» в одиночестве. К нему приехали дочери, которые никогда прежде в присутствии Нордман здесь не появлялись.

В «Пенатах» по-прежнему проходят шумные и веселые «среды». У художника гостит Шаляпин – Репин пишет его портрет. Илья Ефимович выезжает в театр, посещает выставки, много работает. Он пишет Наталье Борисовне нежные письма: «Я начинаю Вас любить глубокой любовью. Да, более 15 лет совместной жизни нельзя вдруг вычеркнуть. Устанавливается родственность незаменимая… Сегодня видел Вас во сне: Вы за роялем, аккомпанируя себе, пели очень чувствительный романс про любовь. Дай Вам Бог поскорее поправиться!»

Наталья Борисовна не просила Репина приехать. Но она надеялась, что мужчина, с которым была близка, поймет ее, бросит все и примчится в Швейцарию, чтобы быть с ней до конца. Но Репин ограничивался письмами и денежными переводами. От денег гордая Нордман отказывалась. Не Репину, а другу Чуковскому она напишет: «Я поняла, что никому не нужна…» Она умирала в одиночестве, в больнице для бедных. Ее не стало 28 июня 1914 года. Ей было всего 50 лет.

Репин хотел похоронить Нордман в Петербурге, в Александро-Невской лавре, где когда-то купил два места – для себя и для Натальи Борисовны. Он послал в Швейцарию телеграмму, в которой просил не хоронить Нордман до его приезда, но опоздал. Он смог приехать только после похорон, чтобы увидеть ее могилу.

Побывав на могиле Нордман в Швейцарии, Репин съездил в Венецию и, вернувшись в Куоккалу, поручил хозяйство своей дочери Вере Ильиничне. Память Натальи Борисовны он почтил небольшой статьей, написанной в его обычном дифирамбическом стиле. Возможно, что он и тосковал по умершей, но сам тон его голоса, которым он в первую же «среду» заявил посетителям, что отныне в «Пенатах» начнутся другие времена, показывал, как удручали его в последнее время порядки, заведенные Натальей Борисовной.

Прежде всего Илья Ефимович упразднил вегетарианский режим и по совету врачей стал есть в небольшом количестве мясо. Из передней был убран плакат «Бейте весело в тамтам!», и, сажая гостей за стол, художник с каким-то даже облегчением сказал: «Теперь мы можем садиться как вздумается…» Только на чайном столе еще долго стояла осиротевшая стеклянная копилка, куда прежние гости «Пенатов», присужденные к штрафу за нарушение какого-нибудь из запретов Натальи Борисовны, должны были опускать медяки. Теперь эта копилка стояла пустая, и все сразу позабыли о ее назначении…

Чуковский, хорошо знавший Наталью Борисовну, так писал о Нордман: «В сущности, это была не злая и не глупая женщина. Вечно она хлопотала о каких-то сиротах, вечно помогала голодным курсисткам, безработным учительницам, о чем свидетельствуют многие ее письма ко мне. Самое лучшее, что можно сказать о ней: она часто была не похожа на свои брошюры и памфлеты. Она читала мне отрывки из своего дневника, посвященные главным образом Репину и его окружению (1903–1909), и я был удивлен ее талантливостью: столько здесь было зоркого и меткого юмора, столько свежей женской наблюдательности. Да и в прочих ее писаниях чувствуется что-то не совсем безнадежное. Написала она не много, так как стала писательницей лишь на сороковом году жизни. В 1901 году вышла в свет ее повесть «Эта» с иллюстрациями Ильи Ефимовича. В 1904 году – «Крест материнства», тоже с его иллюстрациями. В 1910 году – «Интимные страницы». Писала она также и пьесы. Для постановки этих пьес Илья Ефимович приобрел на станции Оллила здание дачного театра – в сущности, обширный деревянный сарай, который Наталья Борисовна назвала «Прометей». Пьесы ее, поставленные в этом сарае, конечно, не делали сбора («Прометей» запомнился мне тем, что там выступал молодой Маяковский; однажды на подмостках «Прометея» исполняла какую-то пьесу труппа Вс. Э. Мейерхольда, приехавшая вместе с ним из Териок), но бездарными их никак невозможно назвать. Словом, в качестве ближайшего соседа Натальи Борисовны, наблюдавшего ее несколько лет изо дня в день, я считаю себя вправе настаивать, что личность ее не исчерпывалась ни «волшебными сундуками», ни «супами из сена», а тому, кто захочет осуждать ее за причуды и вычуры, все же не мешало бы вспомнить, что она заплатила за них своей жизнью.