Евгений Рудницкий - Сто лет одного мифа

Хотя парижская публика (прежде всего высшая аристократия) восприняла Вагнера неоднозначно, Наполеона III, определявшего репертуарную политику Гранд-опера, удалось уговорить поставить Тангейзера на главной столичной сцене. Решающую роль в этом сыграла дружившая с госпожой Калергис супруга австрийского посла княгиня Меттерних. Добиться, чтобы император распорядился поставить оперу Вагнера, удалось через императрицу Евгению – на этот раз при дворе победила «немецкая партия». Старая же аристократия сохранила свое настороженное отношение к рискованному проекту. Вопрос был в принципе решен в середине марта, но для парижской постановки требовался перевод на французский язык, а также переработка оперы во вкусе местной публики. Вагнер пошел на некоторые уступки – в частности, расширил сцену вакханалии в первом действии, – однако вводить во второе действие балетную интермедию, чтобы потрафить вкусам завсегдатаев Гранд-опера, у которых появление в театре к первому действию считалось дурным тоном, он категорически отказался: с чего бы вдруг устраивать танцы во время певческого состязания? Это стало главной причиной одного из самых громких скандалов в истории оперы. Однако интриги немецкой партии имели еще одно судьбоносное для композитора последствие. Госпожа Калергис начала исподволь воздействовать через мужа своей кузины, саксонского посла в Париже барона фон Зеебаха, чтобы тот сообщил королю Иоганну I об авторитете, который Вагнер приобрел во Франции. Мнение посланника могло и не оказать заметного влияния на монарха, однако вскоре его подтвердила прусская принцесса Августа, – и к лету 1860 года саксонское правительство уже не возражало против въезда Вагнера во все немецкие земли, кроме Саксонии. Тот не замедлил вернуться в Германию и первым делом посетил в середине августа гессенский курорт Бад-Зоден, где завершала свое лечение Минна. Супруги сразу же выехали во Франкфурт, где навестили брата Альберта, а потом вернувшийся на родину изгнанник посетил в Баден-Бадене принцессу Августу, чтобы выразить ей благодарность за оказанную услугу. После этого он совершил пароходную поездку по Рейну от Мангейма до Кёльна, откуда вернулся в Париж.

Репетиции продолжались в течение пяти месяцев – всю осень и первые месяцы 1861 года. Хотя их было ровным счетом 164, трактовка дирижера Дитша – по определению Ганса фон Бюлова, «самого упрямого, толстокожего и немузыкального из всех капельмейстеров» – так и не смогла удовлетворить автора. В Моей жизни он писал: «Как только дело касалось темпов, Дитш оказывался по-прежнему совершенно невменяемым». Премьера состоялась 13 марта, и перед ее началом Гектор Берлиоз случайно столкнулся у входа в театр с пришедшим в сопровождении дочери Теофилем Готье. Тогда-то дерзкая девчонка и попыталась осадить великого французского композитора – уже один этот эпизод свидетельствует о том, насколько напряженная ситуация создалась в связи с премьерой. Но причиной неслыханного скандала стало все же не пренебрежительное отношение дирижера к указаниям композитора и не предвзятое отношение к его музыке значительной части французской публики и музыкальной элиты, а, как сказали бы теперь, флешмоб, устроенный составлявшими ядро завсегдатаев Гранд-опера членами так называемого Жокей-клуба, которых лучше всего охарактеризовала Мальвида фон Мейзенбуг: «Известно, что за счет этих господ <���из Жокей-клуба> балерины увеличивали свои доходы, а те имели привычку приходить после ужина не для того, чтобы наслаждаться гармониями, а чтобы увидеть самое противоестественное и отвратительное порождение современного искусства – балет, по окончании которого они отправлялись за кулисы для более тесного общения с прыгающими нимфами. Какое дело этим благородным распутникам до целомудренного произведения искусства, прославляющего победу священной любви над чувственным опьянением?» На первом представлении скандалисты вели себя более или менее сдержанно и лишь к концу второго действия разразились как по команде громким смехом, пытаясь заглушить одобрительные аплодисменты. Однако к состоявшемуся через пять дней второму представлению они уже запаслись охотничьими свистками и флажолетами и устроили скандал, из-за которого спектакль пришлось прервать. Дело дошло до того, что исполнитель партии Тангейзера Альберт Ниман сорвал в третьем действии с головы шляпу и швырнул ее в публику. Сидевшая в ложе вместе со своей воспитательницей Ольга Герцен в отчаянии выкрикивала: «À la porte! À la porte jockeys!» («Жокеев – вон!»). Чтобы закрепить достигнутый ими успех, бузотеры пришли на третье представление пораньше и начали скандалить уже в первом действии. Пытавшаяся выразить свое одобрение публика не могла перекричать оглушительные трели свистков и пронзительные звуки дудок. После этого Вагнер отозвал свое произведение, и его музыка не звучала в Гранд-опера еще много лет.