Василий Кандинский - Переписка 1911–1936

Больше мне почти нечего сообщить Вам о моём здешнем пребывании. Учеников себе я ещё не нашёл. Для этого, скорее всего, понадобится время. Зато в декабре Розе 15исполнит здесь мой Первый квартет. Будут и другие концерты. В Париже намечается целый вечер – камерная музыка и песни.

В Будапеште – вечер камерной музыки и песен и вдобавок секстет. Затем в Праге мой Второй квартет и концерт, где я дирижёром. В Мюнхене секстет. В Вене хор. Думаю, это принесет пользу.

В Берлине со мной ещё должны познакомиться, и тут я полагаюсь на свои лекции. Надеюсь также, что смогу хорошенько задать берлинцам жару.

Теперь должен Вам сказать, что картины Ваши произвели на меня очень сильное и стойкое впечатление. Многие до сих пор стоят у меня перед глазами. Впечатление какого-то сна – нечто необузданное и вместе с тем очевидно укрощённое, и при этом – невероятно сильное воздействие цвета. Очень хотелось бы увидеть их снова. Я также много размышлял над картинами г-жи Мюнтер. Меня глубоко тронула необычайная сила, но и особая женственность её работ.

Очень хотел бы увидеть вас обоих. Вы хотели приехать в Берлин, это намерение ещё в силе?

Здесь у меня очень красиво. Сплошной лес!! Можно сказать, сельская местность. Почти час езды собственно до Берлина. Мне очень хочется, чтобы вы это повидали. Берлинский пейзаж наделен своеобразной красотой, совсем иной, чем венский. Тут главное – лес и особая атмосфера. Мне это необычайно близко, хотя я очень люблю австрийский пейзаж. А может быть, как раз по это му.

Итак, я надеюсь на скорое письмо от Вас. И ещё хотелось бы узнать, что Вы думаете о моих картинах, которые ведь теперь есть у Вас в оригиналах. И кстати, Вам они ещё нужны? Вы сделали с них снимки?

Самые сердечные приветы Вам и Вашей супруге от нас обоих,

Мюнхен

Дорогой господин Шёнберг,

Ваше письмо меня очень порадовало. Так много концертов, прекрасно! Когда же состоится мюнхенский? Я переполнен ожиданием. Целый вечер в Париже – просто великолепно. Я мог бы, с помощью Ле Фоконье 16, дать материал об этом в газетах. Хотите ли вы этого? Очень рад, что Вы хорошо устроились. Возможно, в январе мы появимся в Берлине.

Теперь о «Синем всаднике»! Он выйдет только в середине января, быть может, даже в конце. Так что у Вас в запасе ещё целый месяц для написания статьи. Первый номер без Шёнберга! Нет, на это я не пойду. У нас обязательно будет 3–4 музыковедческие статьи – Франция, Россия. Одна из них очень длинная, называется «Музыковедение», пришла из Москвы и многое ставит с ног на голову 17. Пришлите же 10–15 страниц! Как я сказал, без Шёнберга обойтись никак нельзя.

В Ваших картинах (только вчера доставленных курьером, мы ведь снова в Мюнхене только два дня) я разглядел очень много. И два корня: 1) «чистый» реализм, т. е. вещи, каковы они суть, и при этом каково их внутреннее звучание. Это то, о чем я напророчествовал в своей книге: «фантастика простейшей материи» 18. Моему искусству это прямо противоположно и… внутренне произрастает из того же корня: живёт ли стул или живёт линия – в конечном счёте, в самой основе, это одно и то же. Такую «фантастику» я очень люблю и вообще, и в Ваших картинах в частности. «Автопортрет», «Сад» (не тот, что я хотел, но тоже очень хороший). 2) Второй корень – дематериализация, романтически-мистическое звучание (т. е. то, что делаю и я) – именно при таком применении принципа это я уже люблю меньше. Но… всё же и эти вещи хороши и очень меня интересуют.

Это второе звучание (= корень) слышится также у Кокошки (точнее, слышалось, так как я видел это три года назад) плюс элемент «странности». Это меня интересует (с удовольствием на это смотрю), но не вызывает внутреннего трепета. Для меня тут слишком много обязательного, чересчур аккуратного. Если во мне возникает что-то подобное, я об этом пишу (но сам никогда не стал бы рисовать ). Я просто говорю: «У него было белое лицо и чёрные губы». Мне этого достаточно, точнее, для меня тут заложено больше. Я всё сильнее чувствую: в каждой работе должно оставаться пустое место, т. е. такое, которое ни к чему не обязывает! Возможно, это и не «вечный» закон, а закон «на завтра». Я не возношусь, с меня довольно и завтрашнего дня. Да-да!

Напишите, прошу, как на Вас подействуют мои работы в «Новом Сецессионе» 19. Я всегда был уверен, что Вы поймёте и почувствуете Мюнтер. Вообще на её работы очень мало кто отзывается. Ах они толстокожие! Мне-то хорошо: я умею пробивать шкуру этих животинок. Наши с Вами средства хорошо для этого подходят. Так и задайте как следует жару этим берлинцам! Пусть их колотит и бросает в пот. Конечно же, нам не нужно намеренно об этом заботиться. У меня есть друг, который, здороваясь, без всякого умысла так пожимает руку, что невольно охнешь. И он немедля просит прощения. Мы не так хорошо воспитаны.