Николай Кузьмин - Пленник моря. Встречи с Айвазовским

Нужно ли говорить, что Айвазовский читал все произведения Л. Н. Толстого при самом выходе их в свет?.. В Москве при встрече с Л. Н. Толстым, во время устройства своей выставки, он вел с ним горячие споры, не соглашаясь в некоторых взглядах его на жизнь, которые И. К. называл «парадоксами», отдавая в то же время должную дань Льву Николаевичу, как художнику и мировому гению, давшему яркие образы в литературе и создавшему свою эпоху и школу. У Гоголя он находил «полнейшую аналогию с Толстым в отрицании и разрушении современного строя». Он читал гоголевскую «Переписку с друзьями» и называл ее «бесповоротными похоронами всех политических идеалов, гениальным бредом горячего мыслителя-мистика, написанным чуть не под пушечные выстрелы Севастополя, в эпоху тяжелого и для него Севастопольского погрома».

«Меня рассмешило близорукое негодование „возмущенных“ бессердечием публики рецензентов, когда при первом представлении в театре новой драмы Льва Толстого „Власть тьмы“, с специально выписанными не только костюмами, но и калужскими бабами, не фальсифицированными, а настоящими, у вас, в Киеве, раздался загадочный, по мнению рецензента, взрыв смеха, – говорил И. К. Айвазовский. – Для них это загадочный смех, а для меня это – смех, делающий честь публике, если только она хотела выразить протест против мелодрамы, в которую впал Толстой. Что он хотел выразить в этой пьесе, наполненной всевозможными ужасами, но такими, которые вовсе не составляют характерных примет темного народа, а столь же свойственны и культурному обществу?

Эта пьеса не согласуется с народническим направлением Льва Николаевича, известным мне раньше. Если обобщить выводы „Власти тьмы“, то окажется, что мало-мальски развитой мужик уже негодяй, а добродетель свойственна только таким слабоумным, каким является пресловутый мужичок – Аким. Матрена и Никита еще чаще являются в скрытом виде среди нас самих. Пьянство, кулачество, суеверность – вот характерные и известные черты народного быта; их рельефно обрисовать и указать выход, основанный на чуткой совести и др. чертах, – вот задача драматурга. „Власть тьмы“ только осуждения заслуживает, как сценическая пьеса, но за что мы должны быть благодарны Толстому – это за доступ на сцену драмам из народного быта».

«Мы уже слишком привыкли отыскивать страдания лишь под покровом шелка, бархата и тому подобного», – говорил И. К. Вообще И. К. Айвазовский принадлежал к тому разряду художников, которые могут являться только в самом образованном обществе, где литературные вопросы занимают всех, образуя партии, возбуждая жаркую борьбу за принципы, где теория искусства до того переходит в жизнь, что заставляет столяра во время работы беспокоиться о нерешенном споре. Таким, по крайней мере, представлялся И. К. Айвазовский всем знавшим его и признававшим за ним начитанность.

Любимой прогулкой Айвазовского в Риме была прогулка на морском берегу или на Via Appia; он прерывал ее на время, чтобы пообедать во французском ресторане или трактире Falcone и затем до заката солнца снова гулять, любуясь морем и набрасывая эскизы в свой альбом или осматривая древности, иногда вместе с Гоголем. По приезде в Рим почти каждое утро Иван Константинович заставал Гоголя в кофейной del buon gusto, отдыхающим на диване после завтрака, состоявшего из большой чашки крепкого кофе и жирных сливок. Затем Гоголь спешил домой писать свой роман, а Иван Константинович отправлялся к себе и весь уходил в свою работу, которая быстро спорилась в его умелых руках.

Но Гоголь писал медленно и, по словам И. К., только при отъезде его, когда они разъезжались в разные стороны, он прочел ему поэтические главы первого тома «Мертвых душ». «Но что это было за чтение, с каким чувством и полнотой выражения, с каким огнем вдохновения бессмертный творец читал мне свой роман, в то время как глаза его блистали неземным огнем, необычайно светились и проникали насквозь в душу, а на щеках пылал яркий румянец», – говорил Иван Константинович, вспоминая, что эти полные образных типов главы запечатлелись с тех пор и приобрели в его памяти особенный колорит. По словам И. К., Гоголь не выносил римского зноя и при наступлении жары бросал свои прежние привычки, запираясь надолго дома и жалуясь на свой организм и натуру. При этом в доме закрывались ставни от палящих лучей южного солнца и на письменном столе Гоголя появлялся полный графин чистой, прозрачной, холодной воды из каскада, который, в промежутках между работой, осушал он до дна, жалуясь на свой странный организм и говоря, что любимым напитком его была холодная вода.