Николай Кузьмин - Пленник моря. Встречи с Айвазовским

Никогда не изгладятся из памяти посещавших гостеприимный салон г-жи Гейне ее литературно-музыкальные вечера и костюмированные балы с участием знаменитейших художников, писателей и артистов в разных шествиях и маскарадах, где, например, проф. Маковский фигурировал в костюме боярина, г-жа Маковская – в образе Мефистофеля, И. В. Тартаков – в костюме неаполитанского рыбака, и за ним ползли раки и рыбы; пугал всех В. В. Самойлов-сын в костюме смерти и т. д.

Очень памятен еще также описанный во всех газетах морской бал, устроенный в ее доме по инициативе контр-адмирала Скрыдлова, под его ближайшим руководством. Но главным устроителем и вдохновенным изобретателем всех красивых праздников был, несомненно, всегда вдохновенный и поэтически настроенный поклонник талантов и литераторов, почтенный друг В. В. Самойлова и постоянный посетитель его семьи – В. И. Аристов, который, как и И. К. Айвазовский, отличался необыкновенным оживлением и остроумием. Вместе со знаменитым художником и приветливой и просвещенной хозяйкой он положительно являлся в ту пору душой общества и невидимым звеном, связывающим в один беспрерывный ряд изобретательных выдумок все, что роилось в его замыслах.

Почтенный В. Г. Авсеенко в обширном описании салона г-жи Гейне в своих «Литературных воспоминаниях» совсем позабыл описать это, и я кстати считаю нужным дополнить его рассказ в одном из августовских номеров «Нового Времени» (1900 года).

По рассказу Ивана Константиновича, вторичная морская поездка, особенно продолжительная, с апреля 1845 по июль 1846 года, по воле государя императора совершена была, как и десять лет назад, Айвазовским в сопутствии августейшего генерал-адмирала, в свите, сопровождавшей любимого царского сына великого князя Константина Николаевича при посещении им далекого юго-востока.

Иван Константинович имел честь, по желанию своего высокого покровителя, сопровождать великого князя в продолжение всего его плавания по берегам Европейской Турции, Малой Азии и по архипелагу. Кроме Константинополя, высокий путешественник посетил Хиос, Патмос, Самос, Мителене, Родос, Смирну, развалины древней Трои, Синоп и многие другие острова архипелага и местности Леванта и берегов Анатолии. Опять масса разнообразных впечатлений волною нахлынула на осчастливленного новою царскою милостью художника.

Местности, связывающие античный древний мир с колыбелью первых веков христианства, понравились И. К. не меньше прибрежья Адриатики и лазурных вод Неаполя. Скалы Афин он мысленно сравнивал со скалами Неаполя, Рим с другой колыбелью древних искусств, Византией, и расширял кругозор обширного запаса световых эффектов природы и водной стихии морей, набрасывая этюды и занимаясь без устали живописью. Вскоре по возвращении, летом 1846 года, он написал пятнадцать новых картин с быстротою волшебства, свойственной его кисти. «Вид Константинополя при луне» и «Принцевы острова на Мраморном море» произвели сенсацию в публике. По мнению Н. В. Кукольника, писавшего в «Иллюстрации» об этих картинах, Айвазовский явился в них для нас «в полной зрелости обширного своего таланта. Освещение дерзко, но исполнено удачно: зной разлит в картине так осязательно, что, кажется, ощущаешь его влияние. Очаровательное слияние красок и лунного света наполняет картины высшим эффектом». По воле государя картины эти вместе с «Афонской горой» и «Аю-Дагом ночью» посланы были на художественную выставку в Берлин, где имели шумный успех и заняли всю печать. Император германский Вильгельм и все его семейство отнеслись с большим сочувствием и участием к произведениям знаменитого русского художника, часть которых была приобретена императорским домом и осталась в Берлине.

В начале 1852 года И. К. Айвазовский был в Москве после сопутствия императору Николаю Павловичу в плавании в Севастополь и присутствия при морских маневрах конца 1851 года. Здесь художник встретил в последний раз Н. В. Гоголя. По рассказу Ивана Константиновича, встреча носила самый сердечный оттенок, и его поразила при этом страшная худоба, бледность и страдальческое выражение лица великого русского писателя.

Тогдашний Гоголь казался тенью того веселого, оживленного и милого собеседника, которого Айвазовский видел в Риме и во Флоренции двенадцать лет тому назад и вскоре после того встречал и оставил в Петербурге.

Мрачный, суровый мистицизм и религиозная пылкая восторженность, порой граничившая с помешательством, по его словам, резко изменили Гоголя и нравственно, и телесно. Во время этой встречи с ним Иван Константинович успел только немногими фразами обменяться с Гоголем, но от слов нашего бессмертного певца Малороссии и дореформенной России веяло мертвящей апатией, холодом кельи или могилы… В том же 1852 году И. К. довелось встретиться в последний раз и с В. А. Жуковским, так горячо и сочувственно относившимся к первым юношеским успехам Ивана Константиновича. В последний раз Жуковский крепко сжал его руку и долго провожал его своим пристальным, задумчивым, грустным взглядом, напутствуя его пожеланием дальнейших успехов на художественном поприще. Вскоре после своей встречи с художником, в этом же 1852 году, под гнетом того же мистицизма скончался В. А. Жуковский. Нечего и говорить, с какой скорбью отнесся И. К. Айвазовский к полученной вести о смерти поэта.