Федор Шмит - Избранное. Искусство - Проблемы теории и истории

Отдельные люди и человеческие коллективы всех порядков перестают быть активными не потому, что уже не хватает сил на деятельность, а потому, что уже ничего не хочется делать: все ясно, все вопросы разрешены, все дела сделаны – надо только охранять то, на созидание чего потрачено столько сил, надо чинить и чистить механизмы, надо даже вводить частичные улучшения, но ничего не надо трогать по существу, надо предоставить всему идти, как оно шло до сих пор и как оно может идти еще долгие годы – лишь бы на наш век хватило!

С точки зрения закона инерции вся суть диалектики развития заключается именно в том, что всякое общественное достижение, первоначально полезное для всего коллектива, со временем, при классовом расслоении общества, становится полезным только для некоторой части общества и все более и более противоречит интересам всего остального коллектива, превращается в средство угнетения и эксплуатации одних классов другими. В силу инерции угнетаемые классы и сами, к явному своему ущербу, цепляются за то, что освящено давностью, и господствующий класс всячески заботится о поддержании «исконных устоев» религии, морали ит.д., делая из них «опиум для народа». Но противоречия накапливаются, и неминуемо настает день торжества революции – просто потому, что, с продвижением исторического процесса, все растет число людей, для которых старое неприемлемо, все уменьшается круг людей, для которых старое выгодно, все приближается тот «предел упругости», за которым катастрофа неизбежна. Мы сейчас имеем полную возможность наблюдать диалектику исторического процесса, следя за развитием революционирования пролетарских масс и за все разгорающейся их борьбой с напрягающим свои последние силы капиталом.

Те же самые явления, которые мы отметили в развитии общественных форм, мы должны отметить и в искусстве. Теоретически в искусстве общественно нужное содержание обусловливает собой сюжет и форму (т. е. постановку и разрешение тех или других художественных проблем), а сюжет и форма неразрывно связаны с материалом и техникой. На самом деле мы такого стройного продвижения искусства единым фронтом вовсе не наблюдаем. И вовсе не только потому, что разные коллективы, в силу условий своего бытия, продвигаются с разной скоростью по ступеням развития, что они, следовательно, в каждый данный момент находятся на разных ступенях и, тем не менее, живя совместно, друг на друга влияют, то задерживая, то ускоряя развитие; и вовсе не только потому, что, в силу инерции, разные классы по-разному цепляются за старое содержание; а еще и потому, что в искусстве действует своя собственная инерция, независимая от косности общественности. И в искусстве наибольшую устойчивость приобретает то, что удалось с наибольшим трудом: то отстают сюжеты – старые выдохлись и надоели, а новых нет (например, в нашем современном искусстве, с горя дошедшим до «беспредметности», до отказа от сюжета вообще, или занимающимся нелепыми перепевами старинки); то отстает форма (например, в искусстве позднего европейского – да и всякого! – Средневековья, пытавшегося новые содержание и сюжеты выразить старыми формальными средствами); то отстают материал и техника (особенно упорно традиции держатся, обыкновенно, в зодчестве).

Вообще принято считать правилом, что искусство отстает от жизни. Это объясняется тем, что между искусством, как надстройкой, и экономикой, как базисом, имеется множество производных, промежуточных факторов, из которых каждому свойственна или может быть свойственна та или другая степень инерции, – отсюда задержки в развитии искусства. Но мы уже видели, что искусство есть не только продукт общественности и, в конечном счете, экономики, но и фактор жизни, а отсюда ясно, что искусство должно не только отставать от жизни, но иногда и опережать ее. И действительно, нетрудно указать длинный ряд таких «пророческих» произведений искусства, которые намного опередили свое время и оказались могучими историческими факторами. Мы сейчас, в конце цикла, всеми силами боремся с религиями, созданными в начале цикла, – с христианством в первую очередь, боремся именно потому, что, в силу инерции, евангельские притчи и проповеди стали средством классового угнетения и эксплуатации, а церковный обряд (т. е. символическое искусство, выражающее евангельские «истины» и много других, найденных позднее, таких же «истин» = догматов) стал страшной ретроградной силой, оттягивающей нас назад к Средневековью; но мы не должны забывать, что когда-то охранники Римской империи тщательно разыскивали каждый отдельный экземпляр евангельских текстов, чтобы его уничтожить, – ибо знали, что эти книги таят в себе могучую революционную потенциальную энергию, именно эти книги, а не идеи, в них выраженные, ибо всякая идея, с точки зрения общественности, стоит того, чего стоит ее художественно значимая образная оболочка.