Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)

Две Шартрские башни, одна романская, другая готическая. Внизу изукрашенной башни у контрфорсов имеется всего лишь один выступ; у второй, простой, они могучие и дерзкие.

Украшение – серебро, нагота – золото.

Мой взгляд различает перекрестья каменных деревьев, соединяющихся в вышине, словно ветви зачарованных лесов, словно руки, скрестившие свои пальцы, оберегая дарохранительницу…

Неужели Шартрский собор может погибнуть? Не хочу в это верить. Он ждет другие поколения, достойные понять его.

Он ждет, гордо возвышаясь в своей уверенности, свидетельствуя нам, что в некоторые великие минуты человеческий дух оживает, обращается к ясному, спокойному порядку и тогда творит непреходящую Красоту.

Убранство наших церквей – творение веков, труд неспешный, вдумчивый, совместное действие многих течений. Человек словно подчинялся здесь неким таинственным влияниям, законам, которые не мог преступить. Он создал эти произведения искусства, как пчела свой мед, – со счастливой неизбежностью.

Однако есть различие. Человек разнообразит заданную тему, но исчерпывает себя. Сладкие же насекомые неустанно повторяются. Когда человек подходит к рубежу одного из своих путей, наступает упадок, естественная ночь; она так же необходима, как и сам день. Человечество погибло бы, если бы постоянно направляло свой гений в одну и ту же сторону, если бы не знало отдыха перемены, если бы не испытывало чередований смерти и возрождения; свидетель – наука нашего времени. Тем не менее неоспоримо, что человек отдыхает в изнурении, а мы в нашей истории достигли как раз такой фазы. – До чего же медлит возрождение!

Скольких трудов стоит отыскать былую мысль в ее чистом виде! Это настоящие раскопки, но не в земле, а в небе, в том, что у всех перед глазами, погребено на самом виду глубже, чем в недрах земли. Можно подумать, что свет сегодня стал саваном всей этой красоты.

Самое трудное – это думать не с примитивной детской наивностью, а с традицией, с приобретенной силой, со всеми накопленными результатами мысли. Однако человеческий ум может далеко пойти только при том условии, что мысль отдельной личности терпеливо и молчаливо присоединяется к мысли поколений.

Но современный человек больше не считается с мыслью поколений.

Искусство Средневековья как в своих постройках, так и в их украшении исходит из природы. Стало быть, к природе и надо обращаться, чтобы понять его.

Взгляните на Реймсский собор: в его гобеленах мы обнаруживаем те же краски, листья и цветочки, что и на его капителях. То же самое во всех соборах.

Доставим же себе радость изучения этих цветов в природе, чтобы получить правильное представление о средствах, которые искал в них украшатель живых камней. Он проник в жизнь цветов, рассматривая их формы, изучая их радости и страдания, их достоинства и слабости: это наши достоинства и страдания.

И цветы даровали собор.

Достаточно отправиться в деревню и раскрыть глаза, чтобы убедиться в этом.

Вы на каждом шагу получите урок архитектуры. Люди былых времен смотрели прежде нас и поняли. Они искали растение в камне, а мы теперь заново находим их бессмертные камни в вечных растениях. И (разве это не самая большая почесть из тех, что они сами могли бы пожелать?) природа, которой, без сомнения, нет никакого дела до наших дат, беспрестанно напоминает нам о XII веке, о XIII, о XIV… XVIII… Это она берет на себя труд защищать безымянных мастеров тех великих эпох от любого критика.

Для меня эти прекрасные занятия на свежем воздухе благотворны. – Комната давит на меня, как слишком тесные башмаки давят ногу.

• А стало быть, и город! Новый город! Приходится вновь это повторить: всему, что умею, я научился на свежем воздухе полей и лесов.

Цветочные поля Верьера.

Я словно брошен в этот огромный сад, в это прекрасное солнце и собственными глазами чувствую, что живу какой-то новой, более насыщенной, доселе неизведанной жизнью. Но столько великолепия сразу ошеломляет меня. Эти цветы, которые садовод выращивает на семена в квадратных грядках, густо засеянных однородными растениями, эти соседствующие друг с другом красочные полотнища наводят на мысль о витражах и заставляют меня жить вместе с ними.

Это слишком ослепительно. Мне не хватает сил. Я не могу вынести сияние этой красоты, этой неподвижной красоты! И спешу укрыться, найти убежище среди простой зелени, где свежий ветерок, зефир, ласково треплет листы моего блокнота…