Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)

Экономия эффектов. Вот колонны и пучки колонок, которые поднимаются до самого верха в одном-единственном прямом плане. Они требуют эффекта только у мощных выступающих капителей. Мы обнаруживаем тот же принцип на стене театра в Оранже. На две трети своей высоты это стена: мощную красоту широкой поверхности придают крупные, сильно выступающие камни.

Вверху высоких нефов, в глубине, сочится луч, растекаясь по всему кораблю, играя на разных высотах; кажется, будто видишь над ним, в этом каменном небе, грозовое облако.

Фиолетовые отсветы витражей окрашивают апсиду в тона импрессионистской палитры.

Женщина в Книге Бытия создана после мужчины; грация следует за силой.

Готика всегда темнее, ее эффекты ближе, чем в ренессансном стиле. Этот выставляет напоказ свои эффекты и растворяет их в несравненной, особо присущей ему прелести, в выразительной мягкости. Он сохраняет черные борозды с большими промежутками: это французский аттик. Его общий светлый тон находит в этих довольно редких чернотах упругие блики, которые выгодно его оттеняют. Я не знаю ничего столь же восхитительного. – В XIII, XIV и XV веках более пылкая сила выражала себя энергичнее. Ренессанс оттенил пылкость любовью.

Перетекание готики в Ренессанс XVI века, ты побудило меня к изучению света, я пытался понять твои мотивы, тысячи твоих ответвлений, пытался вложить некоторые из твоих богатств в мои собственные произведения…

Именно вкус, чувство уместности, связи создают единство собора. Именно вкус определяет расположение колоколен, дверей, всех членов великого Живого; и все эти члены производят круглую скульптуру, которая одна может питать и поддерживать линии, гармонировать с изображениями, выражать себя вопреки расстояниям и посредством расстояний.

Пишущие об искусстве тоже защищают вкус, рекомендуя меру и ясность. Я не слишком уверен, что под одними словами мы разумеем то же самое. Я-то говорю о ясности и вкусе эффектов. Вкус – это приноровление воли и сил человеческих к воле и силам природы.

Фотографии монументов для меня немы; они меня не волнуют, не позволяют ничего увидеть. Не воспроизводя планы как подобает, фотографии всегда невыносимы для моих глаз своей сухостью и жесткостью. Объектив видит барельеф, как глаз. Но, стоя перед камнями, я их чувствую! Переходя с места на место, я всюду касаюсь их взглядом, вижу, как они во всех смыслах устремляются к небу, и со всех сторон ищу их тайну.

Сила претит слабым. Не понимая ее, они ее не желают.

Собор осуществлялся медленно и страстно. Римляне вложили сюда свою силу, логику, спокойствие. Варвары – наивную грацию, любовь к жизни, мечтательное воображение. Из этого непреднамеренного содружества проросло творение, сформированное временем и местом.

Это французский гений и его образ. Он возводился не рывками, повиновался не гордыне. Его выразительность создана преемственностью веков.

И эта выразительность, единая по всей стране, варьируется в каждой провинции, в каждом уголке провинции как раз настолько, чтобы сделать еще краше цепь, связующую все жемчужины этого монументального ожерелья Франции.

Наша атмосфера, сам воздух нашей страны, одновременно столь живой и подернутый дымкой, вел готических и ренессансных художников. Их искусство так же сладостно, как свет дня!

Греки не иначе брались за дело, создавая свои шедевры.

В четкости своей позиции, в знании световых эффектов готика и ренессанс сходятся с Грецией, им не в чем ей завидовать.

Ах! Ренан, вы уехали из Бретани, чтобы пасть ниц пред Парфеноном! Скульптор, обученный греками, из Парфенона едет в Шартр преклоняться пред собором.

Мы потеряли чувство и нашего рода, и нашей религии. Готическое искусство – это чувствительная, осязаемая душа Франции; это религия французской атмосферы! – Мы не неверующие, мы всего лишь неверные.

В величии, которым собор облечен, словно огромной мантией, гулко отдаются звуки жизни – шаги, стук экипажей, закрывающейся двери. Тишина упорядочивает их согласно гармоничному чувству пропорций.

На этом удалении линии декоративно вздуваются. Такое очертание дают контрфорсы. Величавый шлейф апсиды, королевская мантия…

И аркбутаны в профиль: взлетающие ласточки; а также порой вспархивают кадила.

Эти степенные художники XII, XIII веков и Возрождения до конца XVIII века работали весело, это повсюду чувствуется в их творении. Великие поэты, они оставили нам свою мысль, то есть свою плоть и кровь.