Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)

Так, формы и позы человеческого существа непременно несут и душевные эмоции. Тело всегда выражает дух, оболочкой которого оно является. И для того, кто умеет видеть, в наготе открывается наиболее глубокий смысл. Так великий скульптор Фидий в величавом ритме очертаний и линий познает светлую гармонию, коей божественная мудрость объяла всю Природу; обычный торс, спокойный, уравновешенный, излучающий силу и изящество, заставляет его помышлять о всемогущем разуме, который правит миром.

Восприятие красивого пейзажа связано не только с вызываемыми им более или менее приятными ощущениями, но еще и с мыслями, которые он навевает. Линии и краски, наблюдаемые нами, волнуют не сами по себе, но благодаря глубинному смыслу, заключенному в них. В силуэте деревьев, в очертаниях горизонта крупные мастера пейзажа, такие как Рейсдаль [109], Кейпы [110], Коро [111], Теодор Руссо [112], читают мысль – забавную или тяжелую, дерзкую или нагоняющую уныние, мирную или тревожащую – в зависимости от их расположения духа.

Художник, переполняемый чувствами, не может вообразить ничего, чем он не был бы обязан себе самому. Так же и мироздание он наделяет сознанием, подобным его собственному. И нет ни живого организма, ни объекта неживой природы, ни облачка в небе, ни зеленеющего побега в степи, который не доверил бы ему секрета неизмеримой мощи, сокрытой в каждой вещи.

Посмотрите на шедевры искусства. Художники верят, что уловили во вселенной ту мысль, тот импульс, с которыми связана их красота.

Почему так прекрасны наши средневековые соборы? Потому что в каждой их детали кроется изображение жизни: от человеческих фигур порталов до черенков растений, расцветающих на капителях колонн, – на всем отпечаток небесной любви. Смиренным творцам Средневековья повсюду виделись отблески бесконечной благодати. С прелестной наивностью они отразили их даже на лицах демонов, а самих демонов, добродушных и лукавых, наделили чертами родственного сходства с ангелами.

Взгляните на любую картину таких мастеров, как Тициан или, к примеру, Рембрандт.

В тициановских вельможах живет та же горделивая энергия, которой, без всякого сомнения, был наделен автор. А пышнотелые обнаженные женщины, позволяющие обожествлять себя, уверены в своем превосходстве. Его пейзажи, декорированные величественными деревьями, которых касаются пурпурные лучи солнечных закатов, не менее горделивы, чем персонажи его картин. В мире, созданном Тицианом, царит аристократическая гордость – это основной мотив его гения.

Гордость иного рода освещает сморщенные потемневшие лица пожилых ремесленников, которых писал Рембрандт; она освещает закопченные каморки и маленькие бутылочно-зеленые оконца; отбрасывает неожиданные блики на его равнинные сельские пейзажи; придает величественное звучание соломенным крышам, которые его резец с такой нежностью гравировал на меди. Прекрасная доблесть скромности, священное трепетное отношение к самым обыденным и в то же время любимым вещам; величие смирения, с которым покорно принимают и достойно несут свой крест.

Мысль великих художников так жизненна, так глубока, что проявляется вне всякой сюжетности. Для ее выражения нет необходимости в демонстрации целостной фигуры. В любом фрагменте принадлежащего им шедевра вы увидите воплощение души художника. Сравним, если хотите, руки на двух портретах кисти Тициана и Рембрандта. На холсте Тициана рука будет властно-повелительной, у Рембрандта – скромной и мужественной. В крохотном кусочке каждой из картин – квинтэссенция манеры мастера.

Со страстным вниманием я выслушал это кредо поборника духовного начала в искусстве, но не смог удержаться от замечания:

– Мэтр, никто не усомнится в том, что картины и скульптуры могут внушить зрителю самые глубокие мысли, но многие скептики утверждают, что ваятели и живописцы вовсе не имели их в виду, что мы сами вкладываем эти идеи в их творения. Они полагают, что художники действуют чисто инстинктивно, подобно Сивилле [113], которая со своего треножника изрекала предсказания богов, не ведая смысла своих пророчеств.

Ваши слова ясно свидетельствуют о том, что вашу руку, по крайней мере, направляет дух, но так ли обстоит дело у других мастеров? Всегда ли они размышляют во время работы? Присуще ли им точное представление о том, какой смысл открывается поклонникам в их произведениях?

– Давайте оговорим, – смеясь, заметил Роден, – существуют поклонники со столь изощренным умом, что они приписывают художникам совершенно неожиданные намерения. Эти не в счет.