Тамара Кондратьева - Актуальные проблемы Европы №4 / 2011

В торжестве мультикультурализма (как можно предполагать сегодня – временном) можно усмотреть и важную этическую составляющую. Принимая на вооружение этот концепт, общества евроатлантического ареала демонстрировали свою готовность признать ответственность за нелегитимное доминирование над неевропейскими народами в колониальную эпоху.

Можно интерпретировать мультикультурализм и как элемент базового перехода евроатлантических обществ к ценностно-ориентированной политике (value-based policy). Наиболее явно эта тенденция проявилась в практике Европейского союза – в первую очередь внешнеполитической, однако она, безусловно, выходит за институционально-правовые рамки ЕС и касается изменения природы собственно европейского социума.

Фоном и главным мотивом для распространения мультикультуралистских практик в странах евроатлантического ареала становится иммиграционный бум. Начало ему было положено в первые послевоенные десятилетия: бурный экономический рост послевоенной Европы в значительной степени был обеспечен трудом иммигрантов из бывших колоний.

К началу 1990-х годов общая численность иммигрантов в ЕС, только по официальным данным, приблизилась к 20 млн. человек – считая как легальных, так и нелегальных резидентов [Baldwin-Edwards, 1994, p. 5]. В это число, естественно, не вошли те иммигранты, которые уже получили к этому времени гражданство страны пребывания. За последующее десятилетие (1991–2000) ежегодный нетто-приток иммигрантов в ЕС составил примерно 1,2 млн. человек, из которых 500 тыс. проникли в ЕС нелегально [Хижный, 2005, с. 76]. В 2002 г. в ЕС проживали 18 млн. легальных иммигрантов (из них 12 млн. – не из зоны ЕС) и около 5 млн. нелегальных иммигрантов [Хижный, 2005, с. 76]. Кажущееся несоответствие темпов прироста и итоговой цифры объясняется тем, что за 1990-е годы значительное число ранее прибывших иммигрантов – около 6 млн. – уже успели натурализоваться. К началу 2008 г., согласно данным Евростата, в ЕС проживало уже около 30,8 млн. мигрантов, опять-таки без учета натурализовавшихся [Vasileva, 2009, р. 1]. За период с 1998 по 2008 г. гражданство ЕС получили 7,109 млн. иммигрантов; средний прирост численности натурализовавшихся иммигрантов составил 646,3 тыс. человек в год [Acquisition of citizenship].

Таким образом, к началу второго десятилетия XXI в. численность легальных и уже натурализовавшихся иммигрантов в ЕС явно превышала 45 млн. и, вполне возможно, приближалась к 50 млн. человек. С учетом же нелегальных иммигрантов число «новых» обитателей Старого Света можно приблизительно оценить в 60 млн. человек, и эти оценки будут, очевидно, заниженными.

Не все эти люди – уроженцы стран Третьего мира, наиболее проблематичные с точки зрения динамики социокультурной интеграции в европейский социум. Следует, впрочем, заметить, что проблемы интеграции все чаще возникают и применительно к иммигрантам из других регионов – в том числе и из стран EC. Так, в 2008 г. наибольший вклад во внутрирегиональную иммиграцию в ЕС внесла Румыния (384 тыс. человек) [Oblak Flander, 2011, p. 4], значительную долю переселенцев из которой традиционно составляют цыгане (за период с 2005 г. на запад Европы иммигрировало около 1 млн. румынских цыган) [Лукьянов, 2010]. В социокультурном плане эти иммигранты воспринимаются жителями Старого Света так же, как и иммигранты из развивающихся стран.

Сомнения относительно возможности осуществления мультикультурного проекта в его оптимальном варианте стали звучать в экспертном сообществе задолго до нынешнего кризиса [см., напр.: Alibhai-Brown, 2004; Goodhart, 2004].

С. Хантингтон отмечал, что мультикультурализм не способствует интеграции меньшинств, поскольку легитимизирует возможность сохранения ими собственной социокультурной идентичности [Хантингтон, 2004, с. 226]. Аналогичные опасения высказывал и Б. Остендорф: «Как предотвратить превращение культурной лояльности «либерализма-II» в «нормативную» и «сущностную» и не допустить, чтобы границы, призванные защищать меньшинство, стали непроницаемы для других меньшинств?» [Ostendorf, 2002, р. 123]. В поисках ответа автор анализирует два случая либерализма: американский и европейский (немецкий). Если в случае с Германией «либерализм-I» был единственно приемлемым после эксцессов «политики различия», осуществлявшейся в Третьем рейхе, то в США развитие либерализма пошло по иному пути. Уже после торжества классического «либерализма-I» и отмены политической дискриминации сохранялась дискриминация социально-экономическая, и «жертвы такой дискриминации нуждались в помощи не как отдельные граждане США, но как члены дискриминируемых групп» [Ostendorf, 2002, p. 125]. Таким образом, общество нуждалось в известной этнизации и коммунитаризации. В этих условиях недопущение политизации общинных границ становилось вопросом первостепенной важности. Инструментом решения этого вопроса стал принцип добровольного определения собственной этничности, характерный, по мнению Б. Остендорфа, для США. Там, однако, это упрощалось иммигрантской природой всего американского социума. Насколько данный рецепт подходит для абсолютно другой с точки зрения определения идентичности конфигурации современного европейского социума – вопрос, остающийся пока открытым.