Ростислав Рыбаков - Индия. 33 незабываемые встречи

Похоже, что это было счастливое, хотя и, безусловно, бедное детство. На ней лежала уборка дома, готовка (и ей обычно приходилось таскать неподъемно тяжелые котлы), сбор корма для скота. Она носила еду родителям в поле, а вскоре и сама стала помогать им собирать хлопок, прясть.

Она любила в старости не без юмора рассказывать об этом совсем не беззаботном периоде своей жизни. Видимо, ей бывало тяжело, но осознала она это лишь во взрослом состоянии и легкая досада о прошедшем мимо детстве проскальзывала изредка в ее словах Как-то в поздние годы растроганная мать ее мечтательно сказала, что она очень хотела бы, чтобы в следующей жизни Сарада снова была бы ее дочерью. «Ну да, – последовал неожиданный ответ, – чтобы я снова нянчилась с твоими детьми!».

И все же тогда, на заре жизни, были и у нее минуты отдыха, и наполняла она их не совсем обычным занятием – лепила из глины кукольные изображения богов и украшала их яркими цветами.

Внешний мир приходил в Джайрамбати в виде странствующих коробейников и бродячих садху со спутанными волосами, длинными бородами, и веригами и бусами на обнаженных телах. Как уже говорилось, они приносили с собой легенды и песни и завороженно внимала им уставшая за день Сарада.

И не раз за ее детские годы приходило в деревню то, о чем, к счастью, давно уже забыла современная нам Индия – голод. Беспощадный, как стихийное бедствие. Смертоносный, как полномасштабная война. Неумолимый, как тяжкий рок.

Голод в колониальной Индии представить или описать невозможно. Это одна из самых страшных страниц истории рода человеческого.

Семье Сарады, небогатой, но все же не нищей, удалось выйти из этой беды без потерь. Но общее горе всегда непосредственно касалось и их Как могли, старались они облегчить страдания односельчан и из последних сил готовили еду для всех голодающих, и чтобы обезумевшие люди не обожглись, заглатывая без разбору горячую пищу, Сарада махала маленькими ручками, стараясь остудить поскорее незамысловатую еду, и потом разносила ее сползшимся к ним во двор изможденным полуживым скелетам.

Но были в деревенской жизни и праздники, и их было много, ибо много богов, божков и богинь представляют в Индии единого Бога, абстрактный философский Абсолют, и каждому (а некоторые насчитывают их триста миллионов!) посвящен день или ночь, когда верующие особенно рьяно совершают омовения, идут в храм, возлагают цветы и фрукты к многоруким изображениям – и все это как бы сверх будничных ежедневных подношений. А вездесущие торговцы съезжаются на ярмарку, и раскидывается она вокруг храмов, и сходятся крестьяне из окрестных деревень, поют гимны, торгуют и торгуются, а их женщины наряжаются, обмениваются новостями и сплетничают – все, как везде, только ослепительно ярко и мирно.

И шутки звучат такие же, как при любом сборище отвлекшихся от тяжелого труда людей. На одном таком празднике (а, может, на чьей-то свадьбе) одна из местных женщин, тетёшкая совсем еще несмышленую Сараду, со смехом спросила ее – а за кого хотела бы выйти замуж ты? И крохотная Сарада стремительно выбросила два кулачка в сторону затерявшегося вдали в толпе незнакомого бородатого мужчины из соседней деревни Камарпукур – хотите верьте, хотите нет, но это был действительно ее будущий муж, вошедший в историю под именем Рамакришны.

О Рамакришне я буду говорить здесь постольку-поскольку. О нем написаны сотни книг, в которых его ставят в один ряд с Буддой, Христом и Мухаммадом, и лучшими до сих пор остаются книги Ромена Роллана, включившего биографии Рамакришны и его первого ученика Свами Вивекананды в свой цикл о величайших гигантах XIX века – наряду с жизнеописаниями Бетховена и Льва Толстого. К Роллану я и отсылаю любопытствующего читателя.

В те дни, когда детское сердце Сарады выбрало среди множества лиц и ликов этого незнакомого ей взрослого человека, Рамакришна гостил дома. Он приехал из храма богини Кали в Дакшинешваре, пригороде Калькутты, где был жрецом, и уже тогда его, мягко говоря, «нестандартность» в отношениях с Богом нередко воспринималась – даже его близкими – как психическая нестабильность. Но было же что-то в его незаурядном лице, что так властно привлекло к себе тихую застенчивую девочку на руках у забавляющейся соседки – под веселый шум нестерпимо красочного деревенского праздника!

Прошло не так уж много лет после этой трогательной сцены, сохраненной для нас кем-то из ее односельчан. Лет, по-прежнему наполненных каждодневными трудами по дому, в поле, в хлеву; младшие подрастали и Сарада, по обязанности старшей, таскала их в жалкую местную школу – услышанное там обрывками, среди забот о шаливших и капризничающих братьях и сестре, и составило формальный курс ее образования.