Валерий Попов - От Пушкина к Бродскому. Путеводитель по литературному Петербургу

Конечно, большое влияние на него оказала мать, Елена Осиповна. Она была волевая, энергичная, одаренная – раньше была актрисой, потом стала писать рассказы для популярного журнала «Копейка». Что унаследовал Миша из ее творчества? Наверное, самое главное: в рассказах должны быть переживания! Она не просто вырастила детей – но и «определила», – успела каждому сказать самое важное. Михаилу она сказала так: «У тебя закрытое сердце. Как и у твоего отца». И фраза эта поразила его, и вся его литература – попытка раскрыть сердце. Но не впрямую – для человека с закрытым сердцем это мучительно – а через «маску», которую сочинил для себя Зощенко. Один из признаков гения – он сразу, в первую очередь сочиняет себя, своего героя, и делает это очень решительно, и, как правило, неожиданно, потрясая всех. Пушкин, например, был дерзким нарушителем всех прежних литературных правил. Зощенко тоже всех поразил. Он был дворянин, воспитан в традиционной дворянской культуре, был образцовым офицером царской армии. И вдруг после революции, когда начались гонения на дворян, особенно на офицеров – он вдруг перешел на сторону «победившего класса», на сторону рабочих и крестьян… которые на самом деле никакими победителями не были, влачили такое же существование, как и раньше, а может быть, даже хуже. Ну, из окраинных лачуг их переселили на лучшие улицы города, включая Невский, в бывшие роскошные квартиры буржуев и дворян… и образовались чудовищные коммуналки! Каких немало на Невском до сих пор. И «певцом» всего этого хаоса стал Михаил Зощенко, оказавшийся в такой вот жуткой коммуналке, в доме на углу Невского и Большой Морской, вход со двора, и написавший о «полудиких» обитателях этих трущоб, причем – сочувственно и смешно, за что его сразу же безумно полюбили миллионы обитателей этих трущоб.

Гений всегда парадоксален, не как все («как все» уже надоели!) – он вроде бы пишет об ужасах, а читать почему-то радостно и жить легче.

«…А кухонька, знаете, узкая. Драться неспособно. Тесно. Кругом кастрюли и примуса. Повернуться негде. А тут двенадцать человек вперлось. Хочешь, например, одного по харе смазать – троих кроешь. И, конечное дело, на все натыкаешься, падаешь. Не то что, знаете, безногому инвалиду – с тремя ногами устоять на полу нет никакой возможности. А инвалид, чертова перечница, несмотря на это, в самую гущу вперся. Иван Степаныч, чей ежик, кричит ему: „Уходи, Гаврилыч, от греха. Гляди, последнюю ногу оторвут!”»

Ужасы под гениальным пером превращались в шедевры смеха. Зощенко стал истинно народным писателем. Однажды ларек, где Зощенко продавал свои книжки, толпа снесла с места. Остановку автобуса на Невском, которая называлась «улица зодчего Росси», кондукторы называли «улица Зощенко», и кому надо выходили. Новые обитатели центра в старой культуре разбирались не шибко, кто такой зодчий Росси – понятия не имели, а вот Зощенко, который писал про них, они знали! Зощенко не ошибся, отдав свой талант народу.

После I Съезда писателей в 1934 году писатели были «выстроены», поделены на категории. Зощенко получил высшую. В одном из самых красивейших мест Ленинграда, там, где канал Грибоедова пересекается с Невским, в том самом писательском «недоскребе» Зощенко получил самую престижную квартиру – четырехкомнатную, с камином. Власти не могли не считаться с его популярностью – хотя он изображал совсем не тот «советский народ», какой бы им хотелось увидеть.

В результате семейных неурядиц, но главное, после официальных проработок, когда его фактически запретили печатать, Зощенко сильно скатился по «официальной лестнице», и из шикарной четырехкомнатной оказался в тесной двухкомнатной – в этом же самом доме, что, наверное, было особенно горько. Гениальность опасна! Зощенко кончил дни в опале и бедности. Но за это мы любим его еще больше.

Рассказывают, что однажды «лихой москвич» Катаев, заложив «грустного петербуржца» Михаила Зощенко, все же приехал тогда к нему в этот дом на грибоедовском канале, позвонил в дверь и встал на колени: «Миша, прости!». И мягкий петербуржец Зощенко его простил. После этого, недолго думая, «лихой москвич» заложил его снова и снова приехал, и позвонил в дверь: «Прости. Миша!» Но Миша в этот раз его не простил. Он сказал: «Ты становишься однообразным». Так гласит легенда, которыми буквально напичкан этот дом, полный когда-то литературной жизни. Этот кусок канала Грибоедова вообще необыкновенно насыщен: напротив «недоскреба» – Михайловский театр оперы и балета, чуть дальше – корпус Бенуа Русского музея, и венчает эту часть канала храм Спаса-на-Крови на месте убийства народовольцами императора Александра Второго, построенный наподобие старинного храма Василия Блаженного в Москве, что несколько неожиданно смотрится в Петербурге – однако при всем том этот пейзаж прекрасен. Помню, как мы детьми после войны ползали в руинах храма, собирали яркие осколки мозаики с осыпавшихся куполов и выкладывали из них свои рисунки.