Вадим Марушин: По реке Белой к жемчужине Урала - пещере Шульган-Таш

Так описывают очевидцы необычное явление природы, наблюдавшееся в начале XX века над Сибирью. Колоссальной силы взрыв повалил деревья в радиусе до 80 км, взрывная волна три раза обогнула земной шар. И вот уже век, как ученые ломают голову над проблемой так называемого Тунгусского метеорита, который по праву считается одним из наиболее загадочных и странных явлений природы.

Я специально привел эти строки, взятые мною из очерка Эрнста Мулдашева «На поиски разгадки Тунгусской катастрофы», опубликованного им более тридцати лет тому назад в альманахе, который составлял мой друг, писатель, первым среди башкирских туристов покоривший мастерский норматив в туризме Леонид Алексеевич Лушников.

У Эрнста это была первая научная экспедиция, за которой последовали другие — не менее увлекательные и романтичные.

После очередной, совершенной им с товарищами в заоблачные Гималаи, он, не мигая глядя мне в глаза, говорил:

— Ты знаешь, Вадим, я на себе ощутил невероятную силу какой-то невидимой стены, преградившей мне путь к мощам Атлантов в одной из пещер в Тибете. Мне с каждым метром пути становилось все хуже и хуже. Происходило то, о чем меня предупреждали монахи. Дикая головная боль и чувство ответственности перед ожидавшими моего возвращения товарищами остановили меня. Я трижды входил и выходил из этой пещеры, которую тибетские монахи считают священной. Разрешение доступа в нее мне пришлось доказывать монахам лишь своими чистыми помыслами ученого, человека-исследователя. Эту пещеру они считают хранителем генофонда всего человечества. А как мы доставали «мертвую» и «живую» воду! С каким трудом это нам в конце концов удалось! Мы доказали, что это не сказка, а быль. Такая вода существует.

В этом весь Эрнст Мулдашев. Если бы я не знал этого одержимого наукой и научными поисками человека, то вряд ли поверил бы многому, что рассказано на страницах написанных им книг. Но я ему верю, потому что он ученый, умеющий делать неординарные ходы в науке.

Я многое бы еще рассказал об этом человеке, но река зовет вперед, к жемчужине Урала.

От Серменево Белая меняет свое направление с западного на юго-западное. Вода в реке чистая, отдает синевой, а на перекатах приобретает пенно-серебристый оттенок.

Поутру гребни окружающих гор вроде бы подсвечены и чуть-чуть лучатся от пробивающихся через пелену тумана солнечных лучей. А внизу, в долине колышется темень, готовая вот-вот проснуться и покинуть ее. Утренний воздух с какой-то холодинкой, похожей на родниковую воду. Вдохнешь его, и сразу холодеют губы. Река течет глухим лесом, окутанная смоляным пихтовым ароматом. Кругом девственная тишина, нарушаемая говорливыми ручьями, стрекотом вездесущих кузнечиков да пением птиц, встречающих рассвет. Хорошо и привольно.

Речная долина сужается, кажется, что перекатам не будет конца. Ягодные поляны, коронованные пушистыми венчиками бесконечно цветущих одуванчиков, склоненные колпачки разноликих колокольчиков и сторожащие покой луга высоченные стебли конского щавеля чередой тянутся вдоль обоих берегов реки. Деревень нет, но студеных ручьев — хоть отбавляй. Лишь через 9 км на правом берегу появляется деревня Азнагулово.

Вдоль берега, иногда чуть отходя от реки, идет прекрасная автомобильная дорога — пожалуй, одна из лучших в республике. Когда-то на этом месте проходил старый, разбитый телегами и всем чем попало Белорецкий тракт, политый потом крепостных крестьян и заводских рабочих. Еще недавно эти края называли «медвежьим углом», и в том была истина.

Мне на всю жизнь запомнилась необычная встреча, произошедшая в этих местах в начале семидесятых годов прошлого века.

Солнце катилось к закату, когда мы с ребятами догнали впереди плывущий плот. Да и плотом-то это сооружение нельзя было назвать: три сосновых бревна, связанных меж собой скрученными лыковыми веревками.

На плоту сидели двое — убеленный сединами, с типичной мусульманской бородкой клинышком старик в помятой фетровой шляпе и молодая женщина, укрытая сверху пуховой шалью. Сидели они по-турецки на подложенных под себя досках. Были обуты в глубокие резиновые галоши. Перед стариком тлел сложенный костерок, над которым на закрепленной меж бревнами палке висел прокопченный чайник. Мы подплыли к ним, поздоровались и спросили: «Куда путь держите?»

Старик, упираясь в речное дно шестом и отгребая от нас, вплотную подплывших к их плоту, ответил: «Узян, торопим. Дочь вот заболела».