Джейн Хокинг - Быть Хокингом

У меня не было религиозных предрассудков, я приехала в Рим с открытым сердцем и душой. Папа поразил мое сердце и ум: я чувствовала, что, несмотря на занимавшую его ум политику и некоторый догматизм, он искренне переживал за тех, с кем встречался, и продолжал молиться за них.

Вторая поездка в Рим прошла более официально по сравнению с первой, в 1981 году. Однако погода была лучше, как и оказанный нам прием. Нас поселили в более комфортабельном отеле, ближе к Ватикану, а для жен и детей организовали экскурсии по художественным музеям на время, пока ученые беседовали в главном здании Академии эпохи Ренессанса. Кульминацией поездки стала аудиенция папы Иоанна Павла II, куда были допущены все сопровождающие Стивена. Положив руку на голову Тима, папа тихо говорил со мной и Стивеном, сжимая наши руки и давая нам благословение. Затем он пожал руки всем остальным, и никто не сопротивлялся. Меня глубоко тронула его теплота, мягкие большие руки и святость, исходящая от его сияющих голубых глаз. У меня не было религиозных предрассудков, я приехала в Рим с открытым сердцем и душой. Папа поразил мое сердце и ум: я чувствовала, что, несмотря на занимавшую его ум политику и некоторый догматизм, он искренне переживал за тех, с кем встречался, и продолжал молиться за них.

Вдохновленный успешными пробными поездками по Европе, Стивен не знал предела в своих устремлениях. В декабре того же года он вылетел на конференцию в Чикаго, чтобы восстановить свое положение в международном научном сообществе. В те дни он путешествовал, словно арабский шейх, окруженный толпами прислуги, медсестер, студентов, с личным ассистентом и периодически с тем или иным коллегой. У него было так много багажа, что колеса лимузинов, которые приезжали, чтобы умчать его в аэропорт, зачастую с трудом поворачивались, выкатываясь на улицу. Авиалинии научились относиться к Стивену с уважением, уже как к ценному, а не проблемному клиенту, и окружали его почтением, которое мне очень пригодилось бы двадцать лет назад, когда я пыталась ухаживать за Стивеном и крошечным ребенком одновременно. Сейчас же – вот незадача! – мое присутствие при международных перелетах было почти формальным. Я чувствовала себя одиноко среди всех этих чужих людей и часто брала с собой за компанию Тима, как когда-то возила с собой маленького Роберта. Тим прекрасно справлялся со своей ролью. Ему нравилось летать, и, когда самолет набирал скорость для взлета – самый неприятный для меня момент, – он восторженно твердил: «Быстрее, быстрее!» – рассеивая все мои страхи своим заразительным возбуждением. В этих путешествиях я многому могла научить его, многим заинтересовать, в том числе изучением романских языков. В Испании, терпеливо и без тени соперничества, он научил меня играть в шахматы, чего никогда не мог сделать его отец.

Хотя полгода назад шансы Стивена на поправку были ничтожны, он вновь сбил с толку пессимистов: выжил и вернулся на передовую линию фронта научной деятельности, разрабатывая теории на основе смутных предположений о воображаемых частицах, путешествующих в воображаемом времени в зеркальной Вселенной, которой не существовало нигде, кроме как в сознании ученых. Феноменальное воскрешение Стивена и последовательные трансформации диагноза вдохновили его на еще более интенсивный труд. Он снова путешествовал, как по Земле, так и во Вселенной, куда и когда хотел. Более того, уже через год после первых болезненных попыток освоиться с механизмом компьютера и осторожного возвращения на факультет, он закончил вторую редакцию своей книги и теперь думал над названием. Состояние его здоровья оставалось нестабильным и было предметом постоянных переживаний, но с ним рядом всегда находилась его мини-больница со всеми приспособлениями современной медицины и круглосуточной сестринской помощью. Медсестры освоили порядок действий в случае замены трахеотомической трубки, а курс принятия препаратов отслеживал сам Стивен, поскольку справедливо считал, что знает свою болезнь лучше всех докторов.

У нас появилась еще одна медсестра – высокая, аристократичная Амарджит Чохан родом из Пенджаба. Ночью она работала в операционных театрах Адденбрукского госпиталя, а днем (и в свободное время) приходила ухаживать за Стивеном. В одиночестве, далеко от дома, будучи жертвой плохо скрываемого расизма, она очень привязалась к нам, что вскоре начало вызывать нападки других медсестер. Стивену льстило то, что он оказался ценным призом в битвах между самыми легкомысленными и непрофессиональными из сиделок за его расположение. Он увлеченно следил за их распрями. В Испании мы с Тимом были в шоке от того, как медсестра без зазрения совести прилюдно флиртовала со студентом, а затем чуть не подралась с другой медсестрой по какому-то мелкому поводу. Словно надвигающийся шторм, соперничество между самоуверенными сиделками, каждая из которых настаивала на превосходстве собственного метода ухода, угрожающе нарастало. Это по-прежнему утомляло нас дома и заставляло краснеть на публике.