Джейн Хокинг - Быть Хокингом

То, что Стивен мог воспользоваться основополагающим правом человека на свободное передвижение тогда и туда, куда ему было нужно, не было результатом деятельности государственных служб; причиной тому стала исключительно его упорная работа и собственный успех на научном поприще.

Именно Джин настояла на том, что я должна снова заняться диссертацией, хотя я считала такое предприятие по определению безнадежным. Я никогда не забывала о своей научной работе: она то радовала меня, то огорчала на протяжении почти десяти лет. Я выполнила лишь треть намеченного плана, хотя уже накопила огромное количество материала и не знала, где найти время, чтобы его обработать. Я располагала лишь коротким перерывом между уходом Стивена в полдень и быстрым вояжем по магазинам в середине дня, до того, как забрать Люси из школы в пятнадцать минут четвертого – что составляло максимум два с половиной часа. Тем не менее благодаря настойчивости Джейн и выдающемуся примеру Генри Баттона, одного из старых коллег моего отца по королевской службе, начавшего свое исследование поэзии немецких миннезингеров [120]в 1934 году и завершившего его после своей отставки сорок лет спустя, – проект начал казаться мне не таким уж бредовым.

Поскольку три географические области и три исторических периода моего исследования уже были четко определены, вернуться к работе оказалось легче, чем я думала. Я уже оформила мои идеи в отношении поэзии наиболее раннего из периодов, мосарабских хардж, и теперь могла обратиться ко второму периоду расцвета средневековой лирики на территории Галисии [121]в северо-западной части Пиренейского полуострова. Язык там больше напоминал португальский, чем испанский; город Сантьяго-де-Компостела приобрел международную известность и коммерческий успех благодаря гробнице святого Иакова, чей гроб, согласно местной легенде, прибило к Галисийскому побережью в 824 году. К XIII веку песни галисийских трубадуров вытеснили увядающую поэзию Прованса и стали любимым развлечением при кастильском дворе, а их сложение – еще одним крупномасштабным предприятием во всех отношениях замечательного короля Альфонсо Мудрого. Среди многих разнородных композиций выделяется группа под общим названием cantigas de amigo [122], состоящая из любовных песен от лица женщины, темы и характерные черты ее перекликаются с харджами: влюбленные часто встречаются на рассвете, девушка поверяет свои чувства матери или сестрам, возлюбленного часто нет рядом. Кроме того, в их стиле и языке проявляются фольклорные элементы, восходящие к традиционным прообразам. За те несколько часов, которые имелись в моем распоряжении каждый день, я должна была выискать традиционные элементы в пятистах двенадцати cantigas de amigo , оценить выдающиеся стилистические и лингвистические характеристики, объединяющие их с харджами, сравнить их язык с классическими или библейскими прообразами и определить их место в общем языковом пространстве Европы.

Я обнаружила много общего между харджами и cantigas de amigo, что, возможно, было результатом мосарабской миграции к северу из-за более поздних прецедентов их фанатичного притеснения арабами. Также я обнаружила и поразительные отличия: кантиги не обладают ярко выраженной энергетикой хардж и не несут в себе ощущения напряженного ожидания. Образный ряд связан с картинами природы: горами и реками северо-западной части полуострова, открытой переменчивым ветрам с Атлантики, и с эмоциями лирических героев. Образованный человек увидел бы классические и библейские аллюзии в образах ветра и волн, деревьев, гор и потоков, к которым приходят молодые олени. Однако более вероятным источником такой поэзии является влияние отдаленного крестьянского прошлого, затерянного в тумане гораздо более ранней эпохи, чем та, к которой отсылают нас исполненные ясных христианских образов харджи.

Девушка, чей образ идентифицируется с красотой и чистотой утренней зари, встает рано утром и идет стирать туники в реке (образ реки может быть связан с одной из старинных кельтских богинь плодородия или галисийскими богинями, чьи священные камни с рисунками и надписями дошли до наших дней):

В некоторых стихотворениях об утренней заре занятие девушки прерывают игривые порывы ветра, в язычестве олицетворяющего злых духов, или появление горного оленя. Олень, волнующий воды реки, символизирует присутствие возлюбленного и любовные действия, однако какие-либо прямые указания на сексуальность отсутствуют: