Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

Когда мне было трудно, вы – ты тоже – закрывали глаза и затыкали уши, ты мне не помог, наоборот, меня только одергивали, чтобы я не шумела. Я шумела лишь для того, чтобы не чувствовать себя беспрестанно несчастной, я дерзила, чтобы хоть на время заглушить внутренний голос. Полтора года, ежедневно и ежечасно, я разыгрывала спектакль, не жаловалась, никогда не выходила из роли, нет, ничего такого не было и в помине, ну а теперь моя борьба закончена. Я победила. Я самостоятельна телом и душой, мне больше не нужна мама, во всей этой борьбе я обрела силу.

И теперь, когда я выплыла, когда я знаю, что одержала победу, я и дальше пойду своим путем одна, пойду тем путем, который сама выбрала. Не считай меня четырнадцатилетней, мои невзгоды сделали меня старше; я не раскаюсь в своих поступках, я буду делать то, что сама считаю правильным.

Ты не можешь добром добиться, чтобы я не ходила наверх, или ты мне категорически запрещаешь все, или ты мне полностью доверяешь, и если так, оставь меня в покое!»

Милая Китти!

Вчера перед едой я сунула свое письмо папе в карман; как мне потом сказала Марго, он, прочитав его, весь вечер был сам не свой (я-то наверху мыла посуду). Бедный Пим, я могла бы предвидеть, каково будет действие моего послания. Он ведь такой уязвимый! Петеру я сразу сказала, чтобы он меня больше ни о чем не спрашивал и ничего не говорил. Пим пока ничего не сказал мне о письме, может быть, все еще впереди?

У нас жизнь идет помаленьку. Ян, Кюглер и Клейман рассказывают совершенно невероятные вещи о ценах и людях: 250 граммов чая стоят 350 гульденов, 250 граммов кофе 80 гульденов, масло – 35 гульденов фунт, одно яйцо – 1,45 гульдена. Болгарский табак продают по 14 гульденов за унцию! Все торгуют из-под полы, каждый мальчишка-рассыльный предлагает какой-нибудь товар. Рассыльный нашего булочника принес нам штопальные нитки, 90 центов крошечный моток, молочник достает «левые» продовольственные карточки, в похоронном бюро торгуют сыром. Грабежи, убийства и кражи происходят ежедневно, полицейские и ночные сторожа занимаются этим так же, как и настоящие воры, каждый хочет набить чем-нибудь живот, а поскольку зарплата заморожена, людям приходится заниматься мошенничеством. Полиция по делам несовершеннолетних непрерывно занята розыском, каждый день пропадают девочки пятнадцати, шестнадцати, семнадцати лет и старше.

Я хочу попытаться закончить рассказ про волшебницу Эллен. Я шутки ради могу подарить его папе на день рождения, шутки ради укажу авторское право и тому подобное. До свиданья (вообще-то это неправильно, в передаче из Англии на немецком языке всегда говорят «Auf Wiederhören» [49], а я должна бы написать «До следующего письма»).

Милая Китти!

Вчера у нас с папой был долгий разговор, я ревела в три ручья, и он тоже плакал. Знаешь, что он мне сказал:

– Много писем получал я в жизни, но это было самое подлое. И это ты, Анна, ты, окруженная родительской любовью, ты, чьи родители всегда делают для тебя все, всегда и при всех обстоятельствах защищают тебя, ты говоришь о том, что не чувствуешь перед ними никакой ответственности! Ты чувствуешь себя обделенной и заброшенной. Нет, Анна, это ты обидела нас, это ты к нам очень несправедлива. Возможно, ты этого не хотела, но написала-то именно так. Нет, Анна, такого упрека мы не заслужили!

Что же я наделала, такого дурного поступка я еще сроду не совершала. Я написала свое письмо лишь для того, чтобы покрасоваться своими слезами и рыданиями, выставить себя в лучшем свете, чтобы он меня «зауважал». Конечно, мне и в самом деле было очень плохо и насчет мамы я написала сущую правду, но обвинять доброго Пима, который все для меня делал и сейчас все для меня делает, – нет, это хуже чем низость.

Ну и поделом мне, хорошо, что меня хоть раз сбросили с моей недосягаемой высоты, что моя гордыня хоть раз получила щелчок, я, конечно, чересчур зарвалась. Оказалось, что юффрау Анна Франк далеко не всегда поступает идеально! Причинить такое горе другому, да еще умышленно, да еще человеку, которого, по твоим словам, ты любишь, – это подлый, очень подлый поступок.

И особенно стыдно мне потому, что папа мне все простил, он сказал, что бросит письмо в печку, он ласков со мной и ведет себя так, как будто это он виноват. Да, Анна, тебе нужно еще очень многому научиться, давай-ка принимайся за дело вместо того, чтобы смотреть на других людей свысока и обвинять их.