Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Я поняла, что это – прорыв, который позволит мне написать книгу: мне нечего стыдиться. Другие могут рассказать что-то иное. Я рассказала историю моей жизни.

– Твоя, Джойс, проблема в том, что ты любишь мир, – сказал он.

Дэвид Шилдс: Сэлинджер высказал главный принцип четвертой стадии Веданты – отречение от мира. Писательство, публикации, Джойс Мэйнард со всеми ее устремлениями – все это оборачивается своей противоположностью.

Джойс Мэйнард: Когда он произнес эти слова, у меня возникло такое ощущение, словно он только что дал мне свободу. Ибо для меня такой проблемы не существовало вовсе. Я сказала: «Да, я люблю мир, и я вырастила трех детей, которые любят мир, и я рада этому». Он ответил: «Я всегда знал, что ты равна пустому месту». И это говорил человек, который писал мне, который говорил, что никогда не забудет о том, что я – настоящий писатель, и пусть никто не говорит мне противоположного. «А теперь ты собираешься эксплуатировать меня». И я сказала ему – это был один из тех редчайших моментов, когда действительно говоришь нечто такое, о чем позднее и не думаешь, – я сказала: «Джерри, возможно, на этих ступенях стоит кто-то, эксплуатирующий кого-то, тоже стоящего тут же, но я предоставляю тебе решать, кто кого эксплуатирует». Я попрощалась. Я совершенно уверена, что видела Дж. Д. Сэлинджера в последний раз в жизни.

Пол Александер: Когда Мэйнард уходила, Сэлинджер прокричал ей: «Да я тебя даже не знаю!»

Джойс Мэйнард: С момента, как он впервые отверг меня, я прошла через разные стадии страданий. Я думала, что мы будем вместе вечно. Действительно так думала. В течение многих лет я чувствовала отголоски его презрения. После того, как все остальное почти ушло, я цеплялась за мысль о том, что когда-то я играла в его жизни особую роль, и что он меня глубоко любил. Я жила ради его одобрения, и утратить это одобрение, а потом еще узнать, что я никогда не была особенной и драгоценной, было очень больно. Я оказалась одной из бог знает скольких женщин.

Дэвид Шилдс: Ущерб, причиненный Мэйнард, кажется умышленным. Со стороны Сэлинджера это было наказанием, наказанием Мэйнард за то, что она жива.

Джин Миллер: Бедная женщина – он так небрежно и холодно с нею обошелся. Она проявила большую смелость, нарушив кодекс, который все мы соблюдали. Это было договоренностью, которая была не выражена словами, но под которой все мы подписались: мы должны были молчать. Думаю, ее родители были похожи на моих. А еще, сравнивая мои и ее фотографии, я думаю, что мы очень похожи друг на друга.

Гор Видал: Поскольку Мэйнард была жертвой, у нее есть право жаловаться первой. Она была жертвой похоти старика и всего, что между ними произошло. Кто знает? Кого это волнует? По-моему, защита всегда имеет право выступить со своими доводами. Мэйнард пожаловалась. Она сделала это.

Джойс Мэйнард: Я не писала и не рассказывала о том, что произошло, в течение двадцати пяти лет. Нападки критиков – не только на мою книгу, но и на мою личность – были жестокими, очень личными, безжалостными и даже теперь, несколько лет спустя, не проходит и недели, чтобы кто-нибудь не сказал обо мне: «А, это та самая, что написала книгу о Сэлинджере». Я никогда не сержусь на говорящих это людей. Разумеется, все это говорилось в прессе в связи с моей книгой. Мой ответ таков: я не писала книгу о Дж. Д. Сэлинджере. Я написала книгу о себе самой, а Дж. Д. Сэлинджеру случилось быть частью моей жизни, и я решила более не исключать этот факт из моей биографии.

Джойс Мэйнард со своими тремя детьми.

Впрочем, я получила подтверждение признания моей книги. Я получала письма женщин и мужчин, которые были хорошо знакомы со стыдом и сокрытием тайн своей жизни. И эти люди благодарили меня за готовность открыто рассказать о испытаниях, которые они считали только их личными или слишком мучительными для того, чтобы о них рассказывать… Не были для меня удивительными и письма, полученные от трех других женщин, которые рассказали мне о том, что состояли в переписке с Дж. Д. Сэлинджером, переписке, жутко напоминавшей мою переписку с ним, причем одна из этих женщин вела такую переписку через несколько недель после того, как он выгнал меня. У меня нет сомнений в том, что эти женщины говорят правду. Они приводят строки из писем Сэлинджера, которые почти идентичны строкам из его писем ко мне. Содержание этих писем никогда не становилось достоянием общественности. К этим женщинам, как и ко мне, Сэлинджер подкатывался тогда, когда им было восемнадцать лет. Как и я, они когда-то верили, что Сэлинджер – самый мудрый человек, их душевный друг, их судьба. Как и я, эти женщины в конце концов были полностью и унизительно отвергнуты Сэлинджером. И, как и я, они многие годы верили, что должны хранить тайну, опасаясь как раз того осуждения, которого удостаиваюсь теперь я за отказ хранить тайну. Моя книга на самом деле – не о Дж. Д. Сэлинджера; моя книга – о позоре и молодой девушке, отдававшей свою энергию намного более могущественному человеку, который был гораздо старше нее. Это – довольно универсальная или, по меньшей мере, распространенная история.