Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Рон Розенбаум: [ «Хэпворт»] в культе Сэлинджера играет роль свитков Мертвого моря. Подлинное очарование заключается в том, что вы можете найти в этой истории ключ к таинственному молчанию, в которое впал с тех пор Сэлинджер [625].

Лесли Эпштейн: «Хэпворт» – триумф. Такое мнение доходит до меня чаще, чем другие мнения. Почему эта повесть так взволновала людей? Тут придется говорить о чистоте, честности повести. О храбрости мальчика, который, глядя нам в глаза, говорит нам вещи, в которые заставляет нас поверить, даже в то, что он пророчествует свою собственную смерть.

Шейн Салерно: Написав две сотни страниц книги At Home in the World («Дома в мире»), Джойс Мэйнард в свой сорок четвертый день рождения, 5 ноября, приехала в Корниш. Она подъехала к дому Сэлинджера, подошла к переднему крыльцу и, волнуясь, постучала в дверь, будучи уверенной, что предстоящая встреча положит конец ее отношениям с Сэлинджером.

Дэвид Шилдс: Писатели знают, какими вампирами являются другие писатели. Единственной причиной приезда Мэйнард в Корниш было ее желание получить драматическое завершение для своей книги.

Джойс Мэйнард: Я арендовала машину и отправилась в Корниш. К собственному удивлению, я обнаружила, что помню, как проехать к дому Сэлинджера. Я поднялась по холму и припарковала машину. Дом выглядел на удивление прежним, хотя теперь на крыше была установлена антенна спутникового телевидения. Сад был подготовлен к зиме. Я поднялась по ступенькам к дверям и подумала: «Вот тот момент, когда мне следует действительно испугаться».

Но я не была испугана. Я чувствовала себя очень спокойной. Я постучала в дверь. Я услышала какое-то движение в кухне, и женский голос спросил: «Что вам нужно?» Я ответила: «Я приехала повидаться с Джерри. Не скажете ему, что здесь Джойс Мэйнард?» Женщина повернулась, посмотрела на меня через стекло и улыбнулась. Я узнала в женщине Коллин, девушку-домработницу в синем тафтяном платье со сделанной на свадьбе фотографии, которую мне прислали за несколько лет до этого. Теперь Коллин стала старше, но все равно была гораздо моложе меня. Я стояла у двери и ждала. Я не хотела, чтобы говорили, будто я напала на него из засады, застала его врасплох. Джерри был предупрежден о том, что я приехала, и мог сделать выбор – подойти к двери или нет.

Ждала я долго (думаю, по меньшей мере, минут десять), но я знала, что он подойдет к двери, и он подошел. Дверь открылась, а за дверью стоял он, в халате, все еще очень высокий, только еще сильнее сгорбленный. У него все еще были густые, но уже седые волосы. Его лицо стало более морщинистым. Это лицо было мне знакомо, но его искажала гримаса сильного гнева, пожалуй, даже ненависти, и искажала сильнее, чем я когда-либо прежде видела.

Он потряс перед мной кулаком и сказал: «Что ты тут делаешь? Почему не написала мне письмо?» Я ответила: «Джерри, я написала тебе много писем, и ты ни разу мне не ответил». Он повторил: «Что ты тут делаешь? Зачем приехала сюда?»

– Я приехала, чтобы задать тебе, Джерри, вопрос. Каким было мое предназначение в твоей жизни?

Когда я задала этот вопрос, его лицо, и так полное презрения, превратилось в маску презрения. Он сказал: «Ты не заслуживаешь ответа на этот вопрос».

– Но я считаю, что заслуживаю, – сказала я.

Он взорвался потоком отвратительных слов – самых отвратительных из всех, какие я когда-либо слышала от человека, написавшего самые прекрасные слова из всех, написанных мне. Он сказал, что я вела пустое и бессмысленное существование, что я – ничтожный человек. И я была действительно благодарна ему за то, что он высказал мне это, так как понимала, что это неправда. Хотя он по-прежнему писал великие произведения и оставался тем же замечательным, оригинальным, остроумным писателем, мудрецом, наставником он для меня не был. Он не был духовным наставником и занимал на земле то же место, какое занимает и большинство из нас: он был человеком с изъянами.

– Я слышал, что ты что-то пописываешь, – сказал он. Это было так похоже на него: моя книга еще не была написана, но в прессу просочились сведения о том, что я собираюсь написать мемуары, а Джерри всегда следил за происходящим и особенно за тем, что говорили о нем. Он говорил так, словно написание книги – это какая-то непристойность. «Да, я пишу книгу. Я писатель», – ответила я. Так странно. За годы моей писательской карьеры (а я написала несколько книг) я ни разу не сказала: «Я писатель». Я всегда говорила: «Я пишу».