Эдит Беер - Жена немецкого офицера

«Да, сэр, – выдохнула я. – Спасибо, сэр».

«Еще один момент, – добавил он. – Как вы могли заметить, рейху не хватает рабочей силы. Очень скоро все женщины обязаны будут зарегистрироваться на бирже труда. Это опасно, так как ваша подруга тоже должна зарегистрироваться. Поэтому вы должны будете работать на Красный крест. Это единственная организация, работники которой не обязаны будут регистрироваться».

Он отвернулся. Наша беседа закончилась. Я еще ни разу в жизни никого не слушала с таким всепоглощающим вниманием.

Я запомнила каждое слово.

Он не пожелал мне удачи и не потребовал денег. Он даже не попрощался. Больше мы не виделись.

Он спас мою жизнь.

Пепи договорился о встрече с Кристль и за меня передал ей слова Платтнера. Кристль не задумалась ни на секунду.

«Конечно, ты получишь мои документы, – сказала она. – Я завтра подам заявление на выходную карточку».

И все.

Вы хорошо себе представляете, что бы случилось с Кристль Деннер, если бы об этом кто-то узнал? Ее бы отправили в концлагерь, а возможно, и убили бы. Запомните это. И запомните, как легко она согласилась. Она не сомневалась и ничего не боялась.

Фрау Нидераль пригласила меня на ужин в компании нескольких учителей и нацистских чиновников – в основном тех, кто занимался распределением продовольственных карточек. Она перевела тему разговора на карточки, чтобы я из первых уст услышала о том, как работает вся эта система, и поняла все ее особенности.

Кристль немного загорела на террасе дома, чтобы в ее поездку на реку можно было поверить. По ее носу рассыпались точечки веснушек. 30 июля 1942 года она сообщила в полицию об утере документов во время лодочной прогулки. Ей тут же выдали копии. Конечно, офицер пригласил ее на кофе, а она согласилась, и, конечно, он хотел встретиться снова, но Кристль наврала ему о смелом моряке, о смелом докторе, уехавшем спасать Африку от эпидемий, или о каком-нибудь новом героическом женихе.

Кристль отдала мне оригиналы документов – свидетельство о рождении и о крещении и продовольственную карточку. Потом они с Эльзой уехали к отцу в Оснабрюк. Я должна была как можно скорее покинуть Вену, но я не знала, куда отправиться. Я мало знала о Германии: я успела побывать только в маленьких городках вроде Ашерслебена и Остербурга. Я так боялась, что ровно ничего не могла решить.

Я пошла в кино, чтобы немного подумать.

В тот день показывали запись, где Геббельс открывал мюнхенскую «Великую выставку немецкого искусства». Открытие проходило в совершенно новом, грузном, приземистом и невыносимо уродливом здании, которое очень нравилось Гитлеру. Здание называлось «Дом Немецкого Искусства», Das Haus der Deutschen Kunst . Картины сопровождались громкой военной музыкой. Среди прочих я помню жуткую картину, изображающую Русский фронт: немецкие солдаты ползли по бескрайним степям прямо в пламя и ужас битвы. Помню бюст Гитлера, созданный Пагельсом в стиле, так любимом нацистами: мягкость человеческого лица в такой скульптуре замещалась жестокостью и яростной целеустремленностью. Помню созданный Эрнстом Краузе групповой портрет роты «Ляйбштандарте Адольф Гитлер»: на нем самые ненавидимые люди Европы, держатели почетных нацистских наград, были красивы, как киноактеры. Художник сделал из них славных героев и борцов за правое дело. Помню «Судью» – один из страшных рельефов Арно Брекера. Брекер вылепил грозного немца-мстителя, готового вытащить меч.

А еще… а еще там были две мраморные статуи: «Мать и Дитя» Йозефа Торака – женщина, кормящая грудью ребенка – и Die Woge , «Волна» Фрица Климша. Последняя изображала лежащую женщину. Опираясь на одну руку, другую женщина положила на согнутое колено.

Когда я увидела эту статую, во мне что-то переменилось. Как описать случившееся? Это было какое-то прозрение. Волна накрыла меня. Статуя заговорила. « Komm, Edith, komm zu mir ». Волна говорила голосом моей матери, и в голосе ее была любовь, доброта, безопасность и благословение. Конечно, это была иллюзия, но, честное слово, так оно и было – и это случилось в самые страшные и темные для меня времена, в момент, когда я вот-вот должна была стать другим человеком. Эта белая мраморная статуя обещала мне мир, свободу и жизнь. Мне казалось, что она вот-вот, обернувшись теплой и живой плотью, сойдет с экрана, обнимет меня и скажет, что все будет хорошо.

«Я поеду в Мюнхен», – объявила я фрау Доктор.

Я еще никогда и ни в чем не была так уверена.