Жан-Доминик Брийяр - Эдит Пиаф. Без любви мы – ничто

Сразу после возвращения в Париж, в то время как Марсель Сердан начал сниматься в фильме «L’Homme aux mains d’argile» («Мужчина с глиняными руками»), Эдит готовилась в очередной раз покорить парижскую публику. 14 и 21 января 1949 года она выступала в концертном зале «Плейель» – храме классической музыки. Кассы закрылись задолго до начала концертов, оба вечера стали триумфальными. Никогда ранее, отмечает пресса, Пиаф не демонстрировала такого сценического мастерства. «Ее искусство отличается строгостью стиля, – пишет критик газеты «Figaro littéraire». – И голос – не единственный ее талант. Каждый из жестов певицы имеет особое значение. Они крайне редки, эти жесты, медлительны и продуманы. Ее мимика, глубочайшее выражение на лице, самым удачным образом завершают песню, когда голос уже перестал звучать».

Одарив вниманием свою публику, Пиаф продолжила международную карьеру. В конце февраля она уехала в Египет. После Каира 26 и 27 февраля она выступает в театре Мохаммеда Али в Александрии. В зале находится четырнадцатилетний подросток, который покорен певицей. Его зовут Жозеф Мюстакши, и он учится во французском лицее города. Он даже не подозревает, что спустя десять лет Пиаф начнет исполнять его песни и что сам он станет певцом, прославившись под именем Жорж Мустаки.

Профессиональные обязательства вынуждали Эдит и Марселя находиться вдали друг от друга на протяжении долгих недель. Такая ситуация была нова для Пиаф, она привыкла, что возлюбленный всегда находится у нее «под рукой». При этом она пришла к выводу, что вынужденные расставания – отличное средство от затухания страсти. По-прежнему безумно влюбленная, певица умудрилась присоединиться к Марселю между двумя своими турне. 29 марта она прибыла в Лондон, чтобы присутствовать на бое Сердана с Тёрпином. Но летом у Пиаф была намечена череда концертов в парижском кабаре «Копакабана», и поэтому 16 июня она не смогла приехать к Сердану в Детройт, где боксер отстаивал свой титул в бою с Джейком Ламоттой. «Моя прекрасная любовь, – написала она ему за три дня до боксерской встречи. – О! Как бы я хотела, чтобы это письмо пришло к тебе до начала матча. У меня такое впечатление, что мое сердце там, с тобой. Если захочешь, то после того, как твой бой закончится, пришли мне мое сердце обратно, чтобы я смогла дышать… В среду я буду в твоих перчатках, в твоем дыхании, везде. Я хотела бы укусить этого негодяя Ламотту за задницу. Пусть он даже не посмеет коснуться тебя, или будет иметь дело со мной. До свидания, мой малыш, мой мальчик, моя жизнь, моя любовь. Я люблю тебя, мой маленький мальчишка…»

Будучи женщиной суеверной, Эдит усмотрела дурное предзнаменование в невозможности присоединиться к любимому. И она не ошиблась, потому что уже во время первого раунда Сердан повредил плечо и рухнул на ринг под сокрушительным натиском соперника. Но, невзирая на травму, Марсель продолжил бой, боксируя одной рукой. Его разгромили в десятом раунде, и титул чемпиона мира перешел к Ламотте.

Подавленный этим ударом судьбы, Марсель незамедлительно вернулся в Париж, чтобы отдохнуть рядом с Эдит. Но в голове у боксера засела только одна мысль: взять реванш. К своему величайшему изумлению, он узнал, что новый матч состоится уже через три месяца, бой назначен на 28 сентября. На этот раз Эдит, которая испытывала глубочайшее чувство вины, потому что не смогла присутствовать на первом бое, сделала все возможное, чтобы сопровождать Марселя. Она прервала летнее турне и 13 августа инкогнито вместе с Серданом села на теплоход «Иль-де-Франс», отплывавший в Нью-Йорк. С 26 августа боксер снова тренировался в лагере в Лох Шелдрейк, в это время Пиаф готовилась к очередному выступлению в «Версале» 14 сентября.

Ради такого случая Эдит написала новую песню на музыку Маргерит Монно. Песню о любви и даже больше, чем о любви. Несмотря на весьма тривиальное название, в композиции «L’Hymne à l’amour» («Гимн любви») не говорится о любви как таковой, в общем понимании этого слова. Пиаф обращается к одному-единственному мужчине, к Марселю. Ту любовь, что она вынуждена скрывать, Эдит решила выразить своим искусством. Но любопытно, что в этой песне, которая восхваляет любовь как наивысшее из человеческих чувств, ни словом не упоминается счастье. С самого начала в песне чувствуется неизбежность катастрофы: