Стивен Холмс - Свет, обманувший надежды

Симуляция самоуправления в странах, которыми на деле управляли западные политики, уже сама по себе была изрядной проблемой. Но последней каплей стали унизительные нотации западных «варягов», упрекавших поляков и венгров в том, что те следуют демократическим процедурам лишь формально, – а ведь местные политические элиты полагали, что от них требуется именно это.

Крах коммунизма привел к психологически проблемной и даже травматичной трансформации отношений Востока и Запада, поскольку по разным причинам он заставил ожидать, что страны, отошедшие от коммунизма, должны имитировать не средства, а цели. Политические лидеры Востока, ставшие первопроходцами-импортерами западных моделей, по сути, хотели, чтобы их сограждане восприняли цели и нормативные установки этих моделей сразу и целиком, а не по частям и постепенно. Главная претензия, подпитывающая антилиберальную политику в регионе, заключается в том, что демократизация посткоммунистических государств предусматривала культурное обращение , преобразование в то, что почиталось «нормой» на Западе. В отличие от пересадки лишь некоторых чужеродных элементов на местную почву такая политическая и моральная «шоковая терапия» ставила под угрозу традиционную национальную идентичность. Имитационный либерализм, неизбежно ущербный и искаженный, заставил многих ранних энтузиастов демократизации ощущать себя культурными самозванцами, притворщиками. Этот психологический кризис, в свою очередь, стимулировал легко политизируемую тягу к утраченной «подлинности».

Следует отметить, что попытки слабых имитировать сильных и успешных отнюдь не новость в истории наций и государств. Но такая имитация обычно походила на мелкое обезьянничание, а не на подлинные преобразования, связанные с серьезными психологическими и социальными потрясениями, на которые решилась Центральная Европа после 1989 г. Доминировавшая в Европе XVII века Франция Людовика XIV вдохновляла многих имитаторов, копировавших ее внешний лоск. Как отметил политолог Кеннет (Кен) Джоуитт, копии Версаля были построены в Германии, Польше и России. Французским манерам подражали, а французский стал языком элит. В XIX веке объектом поверхностного, «декорационного» копирования стал британский парламент, а после Второй мировой войны в Восточной Европе, от Албании до Литвы, был создан целый ряд сталинистских режимов с одинаково уродливой сталинской архитектурой – как городской, так и политической [31] Ken Jowitt, ‘Communism, Democracy, and Golf’, Hoover Digest (30 January 2001). . Важная причина такого широкого распространения косметических имитаций в политической жизни состоит в том, что они позволяют слабым казаться сильнее, чем те есть на самом деле, а это полезная форма мимикрии во враждебной среде. Кроме того, имитаторы кажутся более понятными – и безопасными – для тех, кто в ином случае мог бы попытаться им помочь, навредить или маргинализировать их. В мире после холодной войны «изучение английского, демонстративное чтение “Федералиста” [32] «Федералист» (или «Записки Федералиста») – The Federalist Papers – сборник из 85 статей в поддержку Конституции США. Считается обязательным источником для изучения американской демократии. – Прим. пер. , костюмы от Армани, выборы» и любимый пример Джоуитта – «занятия гольфом» [33] Ken Jowitt, ‘Communism, Democracy, and Golf’, Hoover Digest (30 January 2001). – позволяли незападным элитам не только усыпить бдительность влиятельных западных партнеров, но и предъявлять им экономические, политические и военные требования. Мимикрия под сильного позволяет слабому государству паразитировать на огромном авторитете и престиже настоящего «Версаля», не превращаясь при этом в источник национального унижения или серьезную угрозу национальной идентичности.

Говоря о непредвиденных последствиях однополярной эпохи имитаций и называя очевидный после 1989 г. имитационный императив основной причиной превращения либеральной мечты в либеральный кошмар, мы имеем в виду модели имитационного поведения и имитационной интоксикации, которые требуют большей эмоциональной отдачи и ведут к более глубоким изменениям, чем простое подражание. Речь идет о комплексном политическом преображении, которое – отчасти оттого, что оно происходило под контролем и по указке (но не по команде) Запада, – вызывает чувство стыда и обиды, а также страх «культурного стирания» [34] То есть утраты культурной самобытности. – Прим. пер. .