Ги Меттан - Запад – Россия - тысячелетняя война. История русофобии от Карла Великого до украинского кризиса

В 1980 году ошибки Джимми Картера в Иране привели к избранию Рональда Рейгана. Он не собирался, подобно своему предшественнику, предаваться идеалистическим грезам о «правах человека», предпочитая сугубо утилитарную концепцию свободы в качестве орудия в борьбе с коммунизмом. Появление Маргарет Тэтчер на посту английского премьер-министра оказалось для Рейгана подарком судьбы.

Свобода как средство освобождения личности и наций (в понимании просветителей во главе с Руссо) постепенно лишилась бунтарской подоплеки и свелась исключительно к сфере экономики. Все усилия неолибералов были направлены на то, чтобы выдать экономическую свободу и политику дерегулирования экономики за торжество свободы в универсальном, гуманистическом смысле. Эта ограниченная свобода имела мало общего с понятием, поднятым на щит французскими философами и революционерами в борьбе с тиранией и монополизацией богатств аристократами. Зато она оказалась прекрасным стимулом для антисоветской и антисоциалистической пропаганды в Европе.

Рональд Рейган как истинный голливудский актер, близкий к антикоммунистическим кругам и воспитанный на вестернах, которые превратили кровавое завоевание Запада и геноцид индейцев в великую либертарианскую эпопею, а массовую бойню – в незначительные перегибы, гениально умел налаживать связи, в чем Соединенные Штаты очень нуждались в данный исторический момент. Его пылкие речи в защиту свободы и прав человека в лучших американских традициях благосклонно воспринимались европейской общественностью и не противоречили амбициям крупных предпринимателей и подконтрольных диктаторов авторитарных государств. Последние между тем постепенно смягчались вплоть до полного растворения в либеральной демократии после развала Советского Союза. Диктатуры Латинской Америки и Азии, от Чили до Филиппин, прекратили существование одна за другой. Авторитарные режимы сохранились только в странах Ближнего Востока.

Рейган придал идее свободы некое эсхатологическое, трансцендентальное измерение. Это вызывало усмешки западных интеллектуалов, но позволяло маскировать традиционные геополитические и экономические устремления США. Возвращение сакральных, религиозных элементов в политический контекст под соусом борьбы добра со злом (то есть свободного Запада с Россией, Ираном, Кубой и в некоторой степени с Китаем) придало крестовому походу Штатов особую ауру и идеологическую силу. Откровенно империалистические интонации в духе XIX века для этой цели уже не подходили.

Чем глубже Советский Союз увязал в Афганистане, чем труднее ему было справляться с польской «Солидарностью» и чем сильнее задыхалась советская экономика, тем эффективнее работала американская пропаганда. В конце концов, с точки зрения мирового общественного мнения, СССР оказался по одну сторону баррикад с бывшими колонизаторами, а не с бывшими колониями. Так меньше чем за пять лет, с 1980 по 1985 год, чаша весов качнулась в другую сторону, и Запад во главе с США приобрел бесспорный статус знаменосца свободы и ее защитника.

В конце 1980-х годов под влиянием внутренних противоречий и несостоятельности плановой экономики Советский Союз распался. На протяжении всей холодной войны, то есть с 1945 по 1989 год, Соединенные Штаты весьма успешно мобилизовали свои силы под знаменем антикоммунизма по двум направлениям, указанным еще английскими империалистами, – военно-геополитическая борьба и борьба за свободу и права человека.

Казалось бы, крах коммунизма в 1991 году должен был погасить этот огонь. В этом смысле высказался и советник Михаила Горбачева по внешней политике Георгий Арбатов: «Мы собираемся сделать ужасную вещь… лишить вас врага». Но жизнь рассудила иначе.

После распада Советского Союза в 1991 году защитники свободы, за сорок лет привыкшие сражаться против коммунистического тоталитаризма, вполне разумно рассудили, что их миссия исполнена и можно предоставить молодой демократической России спокойно строить новое общество. Здесь нелишне еще раз процитировать Мартина Малиа, большого знатока России и убежденного антикоммуниста:

«Итак, Россия попросту вернулась на исходную позицию нищей державы, которая стремится к модернизации в реальности после провала карикатурной модернизации в сюрреалистическом мире советского социализма. Сейчас, на полпути, кажется, что она вряд ли сможет достичь экономического уровня Запада (или хотя бы Китая) и заполнить некую гипотетическую пустоту в политике Центральной Европы. В равной мере невозможно представить, что русский неонационализм сможет очаровать зарубежные страны и превзойти в своей притягательности царизм.