Майкл Финкель - Я ем тишину ложками

Британский натуралист Ричард Джефферис провел большую часть свой недолгой жизни – он умер в тридцать восемь лет от туберкулеза, – бродя в одиночестве в лесах южной Англии. Некоторые из его идей, казалось, отражали мысли Найта будто зеркало. В своей биографии «История моего сердца» Джефферис написал, что жизнь, которую общество считает нормальной, полная тяжелого труда и беспросветной рутины, ничего не давала ему, только «строила стены вокруг ума». Мы впустую тратим жизнь, говорил Джефферис, бегая по кругу, мы все прикованы, будто лошади, к железному колышку на лугу. Самый богатый человек тот, кто меньше всего занят. «Ничегонеделание, – писал он, – великое и благое дело».

Для Джеффериса, как и для Найта, желание быть одному оказалось непреодолимым. «Мой ум требует жить своей собственной жизнью, отдельной от жизней других», – писал он. В уединении он мог «подняться выше Бога, пойти дальше самого преданного молящегося». Не было для него ничего более великого, чем «быть один на один с солнцем, с непокрытой головой, с воздухом и землей, со всеми силами Вселенной».

Но это – хождение по лезвию бритвы. Для тех кто не выбирал одиночество добровольно, для заключенных и пленников, потеря личности, созданной обществом и для общества, может быть пугающей, ведущей к сумасшествию. Некоторые психологи называют это «онтологической незащищенностью», когда ослабевает чувство собственного «я». Эдвард Абби в «Одиночестве в пустыне», где он описывает год из жизни рейнджера в национальном парке, говорит, что, оставаясь наедине с собой долгое время, «человек рискует потерять все, что в нем только есть человеческого». Те, кто этого боится, почувствуют лишь одиночество, боль социальной изоляции, а не настоящее уединение, которое, порой, может быть бодрящим и беспокойным.

«Мне никогда не было одиноко», – говорил Найт. Он был настроен наблюдать присутствие себя, а не отсутствие других. Осознанная мысль иногда просто замещалась спокойным внутренним гулом. «Когда однажды вы почувствуете вкус уединения, вы не будете цепляться за это определение – быть в одиночестве. Да, тот, кто полюбил уединение, один – но он не одинок. Понятно ли я говорю? Или опять вышел какой-то дзенский коан?»

Зоран Йосипович, когнитивный нейроисследователь в университете Нью-Йорка, поместил двадцать буддийских монахов и монахинь в машину, преобразующую магнитные волны в изображения. Оказалось, в то время как наш мозг переживает молчание по собственному выбору человека, он не засыпает и даже не замедляется. Он остается активным. Меняется лишь то, каким образом он функционирует.

Речь и слух, как известно, расположены в коре головного мозга – складчатом сером веществе, покрывающем первые несколько миллиметров внешней части мозга словно упаковочная бумага. Когда мы молчим, кора мозга, как правило, отдыхает. Тем временем активизируются более глубокие и древние мозговые структуры – это подкорочные зоны. Люди, чья жизнь проходит в постоянной занятости и шуме, редко получают доступ к этим зонам. Молчание – это не отсутствие звуков. Это совсем другой мир, в буквальном смысле включающий более глубокий уровень мышления, отправляющий в путешествие к источнику своего «я».

Говоря о своих внутренних путешествиях, Найт, казалось, пребывал в их созерцании. Мне хотелось, невзирая на его явную нелюбовь к «мудрым высказываниям», подробно расспросить его о том, какие знания открылись ему в одиночестве. Люди тысячелетиями приходили к отшельникам с этой просьбой, желая поговорить с тем, чья жизнь так сильно отличалась от их собственной. Джеймс Джойс писал в «Портрете художника в юности», что лишь уединение может «проникнуть в дикое сердце жизни».

Ответы отшельников часто были уклончивыми. Тензин Палмо говорила: «Ну, это было нескучно». Ральф Уолдо Эмерсон писал: «Тот, кто много размышляет, мало говорит». В «Дао дэ цзин» сказано: «Знающий не говорит, говорящий не знает». В книге Дугласа Адамса «Путеводитель для путешествующих автостопом по галактике» ответ на «Главный вопрос жизни, вселенной и всего такого» был получен в результате семи с половиной миллионов лет непрерывных вычислений на специально созданном компьютере – Думателе. По прошествии этого времени компьютер выдал ответ – «42».

Теперь, похоже, пришла моя очередь. Открылось ли Найту в лесу что-то жизненно важное? Я спрашивал его абсолютно серьезно. Истина, которая могла бы хоть немного прояснить кажущуюся хаотичность и бессмысленность всего происходящего в жизни, всегда волновала меня. Найт ведь делал практически то же, что и Торо. Тот, находясь в Уолдене, свел свой быт к самым простым вещам, чтобы «жить глубоко, высасывая из жизни весь костный мозг».