Карл Штайнер - 7000 дней в ГУЛАГе

Убедившись, что могила в порядке, я заплатил ухаживающему за ней могильщику и с болью в сердце покинул это место, которое, возможно, никто больше не посетит и не украсит цветами.

В начале марта в Маклаково приехал секретарь райкома партии и пригласил меня к себе, чтобы сообщить, что ему звонили из Москвы, из ЦК. Из секретариата Пономарева он получил указание расспросить о состоянии моего здоровья и материальном положении. Я ответил секретарю, что я здоров и что тех шестисот рублей в месяц, которые я получаю, достаточно, чтобы не умереть с голоду. Он стал уверять меня, что я задержусь здесь совсем ненадолго. Мы с ним простились, а через две недели он меня снова вызвал и сообщил, что обо мне наводит справки посольство моей страны.

Теперь я уже мог надеяться, что в моем деле будет благоприятный исход.

2 апреля 1956 года после работы я отправился на рынок, чтобы запастись продуктами на воскресенье. Я купил капусту, соленые огурцы и мясо, но что-то заставило меня свернуть еще и на почту. Почтовый служащий ответил, что для меня почты нет. Я уже повернулся, чтобы выйти, но тут меня заметил знакомый почтальон:

– Вам пришла телеграмма.

Я открывал ее дрожащими пальцами.

«ПОЗДРАВЛЯЮ ПОЛНОЙ РЕАБИЛИТАЦИЕЙ ТЧК Я СЧАСТЛИВА КАК НИКОГДА ТЧК СОНЯ»

Я дождался этого дня. Я жив. Я счастлив.

Я пересчитал оставшиеся у меня деньги и купил бутылку вина.

И галопом помчался к друзьям делиться своей радостью. Мы произнесли здравицу в честь гибели сталинской несправедливости.

Через несколько дней подобное же известие получил из Москвы и Йозеф Бергер. Он покинул Маклаково на несколько дней раньше меня и в настоящее время живет с семьей в Израиле.

Оставшееся время я проводил в Маклакове с друзьями, также ожидавшими час освобождения. Мне понадобилось три дня, чтобы ликвидировать свое «хозяйство».

Перед отъездом я устроил торжественный ужин для своих друзей, который знаменовал собой окончание долгого, ужасного и трагического периода моей жизни.

5 апреля 1956 года я с чемоданом стоял у чайной и ждал машину, чтобы доехать до Красноярска. «Случайно» в чайной оказался и начальник местного отдела КГБ Гонзаленко со своим заместителем Васильевым. Они пригласили меня к своему столу. Удивились, что я уже еду, и сожалели, что их машина на ремонте. Они предложили заказать для меня такси из Енисейска. Я поблагодарил их за любезность.

С б ольшим удовольствием я отправился в Красноярск на грузовике, груженном досками.

Мой чемодан шофер положил на доски, а сам я сел в кабину. По пути мы несколько раз останавливались у чайных, чтобы согреться и отдохнуть от плохой дороги. Шофер водки не пил совсем, что для этих краев было редкостью. Я был счастлив, что мне попался такой трезвый человек и что я доехал до Красноярска целым и невредимым.

В Красноярске на вокзале я снял свою сибирскую одежду. Свои ватные, штаны, бушлат и валенки я подарил какому-то очень бедно одетому пареньку, бродившему около вокзала, парень был настолько удивлен, что поначалу отказывался от этих вещей, думая, что я шучу. И лишь после того, как ему какой-то стоявший рядом мужчина объяснил, что я ему эти вещи дарю, он схватил их обеими руками.

Через час должен был прибыть экспресс Пекин-Москва. Без всяких проблем я купил билет на этот поезд, имевший спальные вагоны первого и второго класса, которые многим из стоявших здесь были не по карману.

В одном купе со мной оказались вошедшая в Красноярске служащая, китайский дипломат, направлявшийся на работу в московское посольство, и железнодорожный начальник из Читы.

Спустя двадцать лет я снова ехал в поезде свободным человеком. И все никак не мог привыкнуть к тому, что могу выйти из купе, когда захочу, что могу пойти в туалет, когда в том возникнет потребность. Не говоря уже о том, что я могу пойти в вагон-ресторан и наесться там до отвала. Мы проезжали мимо больших сибирских городов – Новосибирска, Омска и Свердловска, оставшихся в моей памяти лишь этапными станциями массовых транспортов со сталинскими жертвами.

На шестой день поезд прибыл в Москву, в город, в котором двадцать лет назад началась моя трагедия. Во мне проснулись различные чувства: ненависть к тем, кто виновен в моем несчастье и кто частично все еще остался у власти; и любовь к моей жене Соне, которая живет здесь и ждет меня. Я старался думать только о ней. Я так много ей должен!

Когда поезд остановился, сердце мое учащенно забилось. Весь дрожа, я вышел из вагона и искал в толпе дорогое лицо.