Фредерик Понс - Месье Путин - Взгляд из Франции

Путин и Усольцев очень быстро пришли к общему мнению, что Штази – это продукт фантастического мира Оруэлла, возврат к сталинской эпохе. В 1986 году только в Дрездене в Штази работало больше народа, чем в КГБ во всей западной части РСФСР.

Пришел 1989 год. Это стало резким разрывом отношений с ГДР, первым в длинной череде для Владимира Путина и всех защитников Советского Союза. «Он был прагматиком, – написал Усольцев в книге «Сослуживец», созданной по заказу противников Путина, с которым автор каждую пятницу ходил вечером в сауну в подвале здания КГБ. – Путин думает одно, а говорит другое. Законченный приспособленец, который делал вид достойного коммуниста и не верил в возможные перемены к лучшему в своей родной стране». В узком кругу политические взгляды Путина подчас удивляли друзей: он сомневался в бесчинствах КГБ при Сталине, но он был явно шокирован злоупотреблениями судебной системы в Советском Союзе и высказывал симпатию к тем, кто критиковал Кремль, в частности к Сахарову. Он защищал от критики евреев, которых не любили в КГБ. Такая терпимость объяснялась его детством в Басковом переулке, где семья Путиных делила квартиру с симпатичной еврейской семьей, а также тренерами дзюдо в спортивном клубе Ленинграда, которые были евреями.

Летом 1989 года первые серьезные волнения в ГДР всколыхнули КГБ. Восточный Берлин и Штази ждали советов и требовали помощи от СССР. Но ничего не происходило. Москва не отвечала на их запросы. Горбачев не верил, что этот дряхлый режим может выжить.

Он ратовал за мирный переходный период, нечто вроде социал-демократической «перестройки» в Восточной Германии, где были бы защищены интересы СССР. Не представляя, что будет дальше, Путин сам почувствовал, что в Восточном Берлине назревает бунт и разделяющая город стена скоро упадет: «На самом деле я понимал, что это неизбежно. Если честно, то мне было только жаль утраченных позиций Советского Союза в Европе, хотя умом я понимал, что позиция, которая основана на стенах и водоразделах, не может существовать вечно. Но хотелось бы, чтобы на смену пришло нечто иное. А ничего другого не было предложено. И вот это обидно. Просто бросили все и ушли».

Десять лет спустя в интервью российским журналистам Путин сожалел о поспешно оставленных позициях в Восточной Германии. Еще занимая высокий пост в мэрии Санкт-Петербурга, он как-то разговаривал с бывшим госсекретарем США Генри Киссинджером. Американец ему высказал свое мнение о том, что СССР не должен был столь поспешно оставлять Восточную Европу в этой ситуации, ведь был большой риск нарушить равновесие в мире, что привело бы к нежелательным последствиям. Киссинджер задумчиво добавил: «Честно говоря, я до сих пор не понимаю, зачем Горбачев это сделал». Путин через десять лет после исчезновения ГДР был совершенно с ним согласен: «Киссинджер был прав. Мы избежали бы очень многих проблем, если бы не было такого скоропалительного бегства».

В Германии события начали развиваться очень быстро осенью 1989 года, после падения Берлинской стены. Владимир Путин был в центре этих событий. Это был конец режима. Возмущенные толпы выплескивали гнев против МГБ и Штази. Ее штаб-квартира в Восточном Берлине на улице Рушенштрассе, 103, была окружена людьми, раздавались угрозы (15 января 1990 года ее заняли демонстранты). Путин сам приехал посмотреть на акции протеста, проходившие у главного офиса политической полиции: «Я понимал этих людей, они устали от контроля со стороны МГБ, тем более что он носил тотальный характер. Общество действительно было абсолютно запугано. В МГБ видели монстра. Но МГБ тоже было частью общества и болело всеми теми же болезнями».

У Путина были друзья в Штази, и он беспокоился за них: «Там работали очень разные люди, но те, кого знал я, были приличными людьми. Со многими из них я подружился, и то, что сейчас их все пинают, думаю, так же неправильно, как и то, что делала система МГБ ГДР с гражданским обществом Восточной Германии, с ее народом.

Да, наверное, были среди сотрудников МГБ и такие, которые занимались репрессиями. Я этого не видел. Не хочу сказать, что этого не было. Просто я этого лично не видел». Действительно в ГДР у него открылись глаза. Приехав в Восточную Германию, он ожидал увидеть центральноевропейскую страну середины 1980-х годов. А ситуация там напомнила ему Советский Союз тридцать дет назад: «Это была жестко тоталитарная страна по нашему образу и подобию, но 30-летней давности».