Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита

На первый взгляд Джэйкобс – типичная представительница богемы. Журналистка, живущая в Гринвич-Виллидж – мекке богемного мира. Имеет смелость выступать против рационалистов, крупных девелоперов, планирующих снести целые кварталы и построить на их месте аккуратные спальные районы, парки и высокотехнологичную транспортную инфраструктуру. Ей претит монотонность, единообразие и стандартизация. Монументальные вкусы правящих слоев вызывают у нее отвращение. В то же время она воспевает интуицию и непроизвольную прозорливость. У нее есть свойственный богеме вкус ко всякого рода экзотике – будь то африканская скульптура или румынская беседка. Типичная нонконформистка, Джэйкобс одевается в стиле поздних посетительниц городских кофеен, что успело уже войти в моду. Ее оппоненты, проектировщики тех лет, воспринимали ее как чуждую им богемную штучку и презирали ее «ехидство и ядовитую болтовню».

Но давайте присмотримся к героям идеального городского сообщества, описанным в «Смерти и жизни больших американских городов». Самые сильные и красивые строки Джэйкобс посвятила жизни своего квартала на Гудзон-стрит в Гринвич-Виллидж (с. 65–71 в издании Modern Library). За особую атмосферу на этой улице отвечали лавочники: Джо Корначчиа – владелец продуктового магазинчика, мистер Кучагейн, портной, мистер Голдштейн, хозяин скобяной лавки. Наполеон полагал, что после того, как он назвал англичан нацией лавочников, ничего более оскорбительного для буржуа придумать невозможно. И действительно, до сих пор образ владельца малого бизнеса использовался в богемной литературе как образцовый носитель узколобых буржуазных ценностей. Однако Джэйкобс вовсе не корит мелких предпринимателей за их приземленность и прагматизм. Напротив, она восхищается их повседневными заботами: их хлопотливостью, чистоплотностью, повседневной приветливостью и общительностью. Один хранит запасные ключи для всей улицы. Другой разносит местные сплетни. Все вместе они присматривают за своим кварталом. Такими буржуазными добродетелями Джэйкобс как раз и восхищается.

В удивительно поэтичном пассаже зеленщик, владелец прачечной и прохожие представлены танцорами балета. Джэйкобс приравнивает их мельтешение к высокому искусству. Появляется продавец фруктов и приветливо машет рукой, мастер из лавки «Изготовление ключей» идет посплетничать с хозяином сигарной лавки, мимо на роликах катятся дети, прохожие тянутся к пиццерии. «Этот балет не знает антрактов, – пишет Джэйкобс, – но его досужие па действуют, как правило, благотворно и умиротворяюще». Я не берусь вспомнить прозаический отрывок, где повседневный мир обычной улицы, с заурядными магазинами и привычным ритуалом, был воспет столь тонко и трогательно.

Во многом именно тон повествования стал причиной успеха книги Джэйкобс. В нем нет той избыточности и патетики, какая была свойственна произведениям Керуака и более поздних радикалов, того же Теодора Рожака. Нет в нем и той помпезности и назидательности, что встречается в большинстве произведений интеллектуалов 1950-х. Джэйкобс наотрез отказывается от утопии и радикализма – этих неотъемлемых составляющих романтического направления. Она не приемлет образ интеллектуала, далекого от повседневной жизни и витающего в мире идей. Отсюда ее свободный внятный язык. Ее взгляд полон внимания к мельчайшим деталям (наверное, не случайно образцом подобного взгляда на окружающую действительность стала именно женщина). Современное ей городское планирование вызывало в ней негодование, тем не менее Джэйкобс не спешила обрушивать на своих врагов громы и молнии. Ее ответ на насущные вопросы таков: вместо того чтобы протестовать и выдвигать новые теории, нужно спокойно и внимательно оглядеться вокруг. Буржуазная теория познания окружающего мира часто апеллирует к здравому смыслу, тогда как богемная гносеология – к воображению. Джэйкобс же приглашает нас оценить способ восприятия, требующий и здравого смысла, и восприимчивости, и практических знаний лавочника, и той чуткости восприятия окружающей среды, каким обладают художники и писатели.

И главное, Джэйкобс примиряет буржуазную любовь к порядку с богемной жаждой эмансипации. Городская улица, считает она, хаотична только на первый взгляд, на самом деле здесь царит порядок. «Под внешним хаосом старого города, – пишет она, – когда городской механизм работает бесперебойно, скрывается стройный порядок, позволяющий поддерживать безопасность на улице и свободу передвижения. Это сложная система, в центре которой лабиринт тротуаров в сочетании с непрерывным потоком взглядов; это порядок, состоящий из движения и перемен, и, хотя это, конечно, жизнь, а не искусство, мы, повинуясь собственной прихоти, можем назвать его городской формой искусства и уподобить его танцу». В этом пассаже обозначены ключевые точки примирения: свобода и безопасность, порядок и перемены, искусство и жизнь. Достойная жизнь, по Джэйкобс, состоит из непрерывного движения, многообразия и сложноустроенных систем, однако в основе всего этого лежит внутренняя гармония.