Дэвид Брукс: Бобо в раю. Откуда берется новая элита

Британский консерватор XIX века Уолтер Баджет писал: «Чрезвычайно важно, чтобы среди наиболее состоятельных и благополучных граждан было достаточное количество тех, кто смолоду приучен к трезвости и сдержанности». Сегодняшние бобо в полной мере привержены этим добродетелям, пусть даже их представления о трезвости и сдержанности ближе к рекомендациям Американской медицинской ассоциации, нежели к суровой викторианской морали.

Консерваторы по духу бобо почти всегда отказываются от грандиозных рационализаторских проектов, понимая, что мир слишком сложноустроенная штука, чтобы его можно было улучшить с помощью чьих-то умопостроений. При том что их превосходство зиждется, прежде всего, на образовании, к силе научного знания они относятся без придыхания. Напротив, бобо обладают обостренным пониманием того, как мало знают о мире даже лучшие умы и как сложна реальность по сравнению с нашими о ней представлениями. Благодаря таким событиям, как война во Вьетнаме, им известно, что решение, принятое технократами без учета всего разнообразия местных контекстов, может привести к чудовищным последствиям. Благодаря краху плановых экономик Восточной Европы им известно, что эффективное управление сложной системой должно быть децентрализовано. Иными словами, они весьма сдержанны в оценке своих познавательных способностей, чего от них и ждали консерваторы типа Берка и Оукшота.

Они предпочтут сохранить несовершенные институты, которые тем не менее доказали свою, пусть ограниченную, дееспособность, нежели увлекутся непроверенным визионерством. Из истории им известно, что за революцией всегда следует реакция и что постепенное реформирование – лучший способ социальных преобразований. Многие бобо из кожи вон лезут, лишь бы их только консерваторами не назвали, однако патлатые парни в конопляных штанах чаще всего самые охранители и есть. В Беркли и Берлингтоне можно воочию убедиться, как непосредственно из либеральных устремлений рождается такого рода консерватизм.

Во многом благодаря влиянию бобо-истеблишмента мы живем в сравнительно стабильную эпоху. Политические партии, по крайней мере их руководство, взяли курс на центризм. Впервые с 1950-х годов можно сказать, что между партиями нет глобальных идеологических разногласий. Старая шутка о том, что основная конкуренция в президентской гонке разворачивается между Траляля или Труляля, снова становится актуальной.

Университетские кампусы давно не озаряются пламенем борьбы и яростных протестов. Интеллектуальная жизнь по-прежне му разнообразна, но говорить о злободневности левого или правого радикализма не приходится. Страсти поутихли. В Вашингтоне стало скучновато. (Поверьте, я сам там живу.) За последние 30 лет общество пережило драматические преобразования. Стране совсем не повредит немного спокойной жизни, чтобы успели сформироваться и окрепнуть новые общественные нормы и окончательно утвердился новый бобо-консенсус.

Пока все идет по плану. Многие язвы общества, распространявшиеся со скоростью эпидемии в 1960-е и 1970-е, стали понемногу рассасываться. Снизился уровень преступности, стало меньше разводов, абортов, кокаина на улицах, подросткового пьянства и беспорядочных связей. В то же время национальная экономика, которая существует не в отрыве от национальной культуры, бьет рекорд за рекордом.

Вклад, который внесли бобо в развитие своей страны, достаточный повод для гордости. Где бы они ни обосновались, жить становится веселее (для тех, кто может себе это позволить). Улучшается ассортимент магазинов, несравнимо лучше становится еда в ресторанах и продуктовых лавках. По районам рассыпаны места для отдыха и встреч. Жилье становится менее формальным и более комфортабельным. Более того, бобо удивительным образом повлияли на американский капитализм. Бизнесмены из бобо создали корпоративный стиль, настроенный под информационную эпоху, с упором на творческую активность, горизонтальную иерархию, гибкость и свободу выражения. Ни с чем не сравнимый успех, которого американские информационные технологии достигли за последнее десятилетие, оспаривать бессмысленно.

В конечном счете интеллектуальная жизнь тоже стала богаче. Конечно, накал интеллектуальных споров поугас. Немногие теперь живут идеями, как когда-то авторы Partisan Review. Но тот утонченный и изысканный мир замыкался сам на себя, даже несмот ря на то что его обитатели боролись за права рабочего класса. Они были оторваны от политических и общественных реалий. Сегодняшние интеллектуалы-карьеристы обеими ногами стоят в мире пенсионных накопительных планов и социальной мобильности, и поэтому у них больше непосредственного опыта той жизни, которой живет большинство их соотечественников. Сегодняшние интеллектуалы куда обстоятельнее, куда менее склонны к полубезумным идеям, нежели интеллектуалы прошлого, которые увлекались марксистскими утопиями и идеализировали революционеров типа Че Гевары. В конечном счете вменяемый и практичный интеллектуал, пожалуй, даже лучше глубокомысленного, но вдохновенного деструктивными идеями.