Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер

Несмотря на сложности отношений, Ирена с теплотой относилась к Митеку, парню, с которым вместе выросла и каталась на коньках в Пиотрковском парке. Они вместе поступили в Варшавский университет, где он добился больших успехов на ниве классической филологии. Тогда он начал за ней ухаживать, и в 1931 году они поженились. Вскоре после свадьбы Ирену отчислили из Университета за инцидент с «жидовской скамейкой». Ей осталось тогда лишь защитить диплом, но пришлось отказаться от учебы и искать работу. В сентябре 1932-го ее приняли на службу во входящий в состав Варшавского Гражданского Комитета социальной защиты Департамент вспомоществования матери и ребенку. Постепенно она научилась слегка нарушать установленные правила, чтобы помочь своим подопечным.

Как ни парадоксально, но крах их брака начался с большой удачи для Митека. Ему предложили место преподавателя в Познани. Отказаться Митек никак не мог. Он посчитал, что Ирена поедет с ним и или доучится в Познани, или удовлетворится ролью домохозяйки. Но Ирена хотела остаться в Варшаве. Она дала себе слово, что восстановится в университете и получит диплом, а еще решила, что посвятит себя социальной работе, потому что чувствовала, что эта деятельность привлекает ее как никакая другая.

В конце концов Митек уехал в Познань. Ему была нужна жена – Ирене было нужно менять мир к лучшему. Имени Митека не было и в сегодняшних плакатах со сводками потерь.

Несколькими днями ранее в городе начала функционировать почта, и, вернувшись домой, Ирена нашла в ящике надписанный знакомой рукой конверт. Она долго держала в руках нераспечатанное письмо, и из глаз ее лились слезы облегчения и благодарности.

Письмо, скорее лаконичная записка, в которой было больше информации, чем эмоций, было адресовано и Ирене, и родителям Митека. Он был жив, но попал в плен и находился сейчас в лагере Oflag IIC Woldenberg [49]. Митек просил Ирену переслать его письмо родителям, и она послушно отправила его в Пиотрков.

Эмиграция евреев с территории Генерал-губернаторства строжайше запрещена.

Принадлежащие евреям вклады и банковские счета заморожены. Работникам еврейского происхождения запрещено платить более 500 злотых. Банкам запрещено выдавать евреям со счетов больше 250 злотых. Еврейским семьям запрещено иметь на руках больше 2000 злотых наличными.

Льготы и услуги системы социального обеспечения не могут распространяться на лиц еврейской национальности.

С 26 октября 1939 года все евреи, проживающие на территории Генерал-губернаторства, обязаны нести трудовую повинность. С этой целью евреи будут принудительно объединяться в рабочие бригады.

Мусор никто не убирал, и вонь в городе становилась с каждым днем все сильнее. Посетив одну из своих подопечных семей на Простой улице в еврейском районе города, Ирена прошла два квартала до Сенной, где в квартире на третьем этаже жила со своими родителями и братом Адамом Ева Рехтман. У Ирены для подруги был подарок.

До войны Ирена немного завидовала красоте Евы, легкости ее характера и теплым, полным любовью взаимоотношения в семье. Но, несмотря на красоту, у Евы была, как говорили мастера по подделке документов, «неудачная внешность»… слишком семитские черты, явно восточный разрез глаз и слишком крупный нос. Было понятно, что за польку ей не сойти…

Ирена постучала. Дверь открыл Адам – худощавый молодой человек с пронзительными карими глазами, совершенно непохожий на сестру.

Он крепко пожал Ирене руку:

– Я Адам.

Ирене его улыбка показалась слишком уж кокетливой:

– А я Ирена Сенд…

– О да. Я о вас так много слышал. Но вы росточком поменьше будете, чем я ожидал. Если послушать Еву, так вы просто какой-то великан.

– Адам! – Ева вошла в комнату и оттолкнула от Ирены брата.

Он ретировался в кухню, перекинулся там парой резких фраз с матерью, а потом с треском захлопнул за собой дверь.

– Адам очень расстраивает маму, – сказала Ева. – Я говорю ей, что он просто еще слишком молод, слишком горяч, да еще и мужчина. У него в голове сплошная путаница.

– Как у вас всех дела? – спросила Ирена.

– С нами все будет хорошо. Слава богу. Самое худшее уже позади. Я не думаю, что немцы продержатся здесь больше месяца. Англия и Франция уже вступили в войну, может, и Америка тоже. Нам, Ирена, просто необходимо верить, что все кончится хорошо.