Аб Мише: Предисловие и Послесловие к 'Храброе сердце Ирены Сендлер / Джек Майер'

ХХI век разворачивает войну невиданного до сих пор размаха, миру грозит мрачный выбор: захлебнуться в потоках крови или стать жертвой природных катаклизмов. Явились приметами будущего взорванные нью-йоркские Близнецы, истребление российских детей в Беслане и на «Норд-Осте»… А уроки – позади. В самый раз оглянуться, тем более что недалеко, в век недавний, предыдущий, ХХ, пророчески страшный. В нем свирепейшее событие Вторая мировая война, а в ней эпицентром ненависти – беспричинное поголовное убийство миллионов евреев, названное в историческом обиходе Холокостом.

Вглядеться в эту Катастрофу евреев – обжечь душу. В страхе заслонялись от нее чувствительные сердца. А память – болит, с годами все меньше и меньше, однако ноет: ведь не где-то, не когда-то и не с кем-то случилось, а с собственными бабушками-дедушками. И не хочешь помнить, а вдруг стыдом обдаст, как ошпарит…

В 1950-х годах мир зализывал раны великой войны, оглядываться некогда было. В шестидесятых-семидесятых, после прорыва темы Катастрофы в литературу, в кино и на телеэкраны, многие содрогнулись и – постарались забыть невыносимое. Тем более что оно же и необъяснимое: как, скажите на милость, понять, что можно просто взять да и вымарать из жизни многомиллионный народ, весь целиком, не отвлекаясь от процесса на жалость ни к умилительным детишкам, ни к почтенным старцам. К середине восьмидесятых годов (сорок лет после войны, новое поколение, компьютеры, Интернет, рок, кич) мир окреп, научился лихо работать и удобно жить, беречь душу от разрушительных тревог. В здоровый образ жизни черные воспоминания не вмещаются. Но свербит, шевелится где-то в подкорке червячком совести: нельзя забывать тот прошлый страх. Сердце ли жмет, душа ли корежится, совесть ли ноет – неизвестно даже толком чего ради, а вот: нельзя забывать, да и все! «Нравственный императив», что ли?..

Но и жить с такой памятью – как? И виноватых по большому счету не перечесть: кто убивал, кто рядом стоял, кто отворачивался хоть со стыдом, хоть с отвращением, хоть с равнодушием – чуть не вся Европа замарана. Нашлось, однако, утешение: да, страшная была пора, но ведь и не без проблесков, не так все безнадежно: кто-то выжил, спасся – кто-то, значит, спасал. В их сторону надо глядеть, а не в могильную беспросветность. Оказалось удобно разместить: вот гонители, а вот спасители, в каждой стране свои. Палачи – и герои. Смерть – и жизнь. Тьма и свет. Пополам… Пятьдесят на пятьдесят. Фифти-фифти. Баш на баш. Да и хватит считаться и чего считать? Шесть миллионов истреблено? Почтим их память Мемориалами по всей земле, и мир праху их. А вот главный Мемориал, Иерусалимский Яд Вашем, насчитал почти двадцать пять тысяч неевреев, которые в годы Катастрофы рисковали спасать евреев; их зовут в Израиле «Праведниками народов мира». Двадцать пять тысяч просверков во тьме; вместе они – свет общей надежды не пропасть.

– Двадцать пять тысяч? Откуда? Кто? – надвигается на сотрудника Яд Вашема посетительница, согнутая годами, взбудораженная памятью, воспрянувшей здесь. – Какие Праведники-спасители? Где вы их берете? Я из ямы выбралась… не дострелили… два года из деревни в деревню… никто воды не подал. Не своруешь – не съешь. Что за Праведники такие?! – Слова прыгают, палка-костыль дергается в неверной руке, в глазах и ярость, и боль.

…В XII веке великий еврейский мыслитель Рамбам назвал «Праведниками народов мира» неевреев («гоев»), соблюдающих как данные Богом «Семь законов Ноя» – несколько правил поведения из тех шестисот тринадцати, что заповеданы еврею. В другом еврейском источнике – книге Зохар (XIII век) под Праведником понимался гой, который справедлив по отношению к еврею, особенно тому, кого преследуют: религиозное определение «Праведник народов мира» смещалось в житейскую обыденность. Применительно к поре, когда преследование евреев достигло беспредела Катастрофы, Праведниками стали называть неевреев, которые вырывали евреев из смерти.

В своде еврейских норм и правил Талмуде сказано: «Кто спасает одну душу – спасает весь мир». Русскому уму привычнее народное наблюдение: «Не стоит селение без праведника».

Еще до ворот Мемориала Яд Вашем, перед последним витком асфальта на склоне горы, повисла над лесистой крутизной небольшая площадка с обелиском, где обозначено имя Рауля Валленберга, самого знаменитого спасителя евреев. Расположен обелиск слева от дороги и «спиной» к автобусам и пешеходам: проезжают они, пробегают, чаще всего не заметив этого первого в предстоящем многоголосии Мемориала не мотива даже, не аккорда, только тихого звонка, зачина. Еврейский Мемориал Яд Вашем – так уж вышло знаменательно – свою повесть о евреях начинает с поклона нееврею Раулю Валленбергу, шведскому дипломату, спасшему в 1944 г. тысячи евреев.