Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер

– Я уезжаю из города, – сказал он по телефону, – судя по всему, я отправляюсь перегруппировываться.

Потом он засмеялся, и Ирена услышала того загадочного, циничного в политических вопросах Стефана, который так ее привлекал:

– Мне как-то странно это слышать. Перегруппировываться? Когда мы вообще не группировались?

– Тебе обязательно из всего делать шутку? – спросила Ирена.

На линии воцарилась тишина, и она подумала, что их разъединили или, может, она обидела его своей резкостью.

– Стефан? Ты пойдешь на войну?

– Я не могу отказаться, – в его голосе зазвучала совсем детская уязвимость. – Все подумают, что я трус. Я так думаю, что чувство стыда у меня гораздо сильнее цинизма и страха.

– Это не стыд, – сказала Ирена. – Ты же поляк. Это просто порядочность.

В трубке послышался какой-то треск, голос Стефана пропал, но потом снова вернулся.

– Позвони, когда сможешь, – сказала она. – Будь осторожен. И не строй из себя героя.

О том же самом она мысленно просила Митека.

– Это вряд ли.

На линии опять повисла неловкая пауза, будто он хотел сказать еще что-то, но не решался. Ирена вспыхнула. Она подумала о Митеке и не смогла сказать ничего, кроме:

– Будь осторожен, Стефан.

Днем по «Радио Варшава» объявили, что в войну с Германией вступили Великобритания и Франция. К вечеру на улицах начались спонтанные демонстрации, будто, размахивая польскими, британскими и французскими флагами, можно было сбить немецкие бомбардировщики с курса и заставить их врезаться друг в друга в воздухе. Мать Ирены не отрывалась от радиоприемника – первые за три дня хорошие новости! Ирена была рада снова видеть на ее лице улыбку.

Но поводы для оптимизма иссякли очень быстро. Ранним утром во вторник 5 сентября в дверь заколотили. Офицер полиции ввалился в квартиру и, выпучив глаза от паники и ощущения собственной значимости, приказал немедленно покинуть дом. Синий плащ у него съехал на одну сторону, он был похож на какого-то карикатурного персонажа.

– Немецкие войска, бронетранспортеры и танки, – сказал он, пытаясь отдышаться, – уже почти на окраине города. Там копают окопы. На вашей улице надо построить баррикаду.

Он показал на мебель и книжные шкафы с книгами Ирены:

– Все это… все, что можно вынести из дома… на баррикаду. Сейчас же!

Ирена начала было объяснять, что этого делать никак нельзя, но он выхватил свою дубинку и с силой ударил ею по стене, оставив трещины в штукатурке.

– Мои приказы не обсуждаются! – заорал он, брызгая слюной. – Объявлено военное положение! Улица должна быть перекрыта. Все должны эвакуироваться.

Под его руководством жители дома № 6 по улице Людвики вынесли на улицу все, что годилось для постройки баррикады. Полицейский приказал им встать в живую цепочку и передавать друг другу матрасы, столы и стулья. Больше всего Ирена расстроилась, видя, как ее книги, только что гордо красовавшиеся на своих полках, превратились в простой мусор, разбросанный по жалкому барьеру, возведенному в надежде остановить немецкие танки.

На счастье Ирены, ее жившая неподалеку тетушка Казимира Карбовска любезно согласилась приютить у себя Янину. Сама же Ирена отказалась выполнять приказ и осталась дома. Проведенная в одиночестве ночь превратилась для нее в сплошной вихрь страхов и волнений. Город был обесточен, на улице не было ни души, звук шагов, когда она ходила по комнатам, разносился по пустому дому зловещим эхом. Она вертелась на брошенном на пол матрасе… Ее мысли по-обезьяньи скакали с одной темы на другую. То она думала о Стефане, то о Митеке, то волновалась о больном сердце матери, то боялась прямого попадания в то бомбоубежище… Единственным ее компаньоном в эту ночь было «Радио Варшавы», а единственным утешением – льющийся из радиоприемника Шопен в исполнении пианиста Владислава Шпильмана.

Ирена беспокоилась за Митека. Сводки с фронта приходили неутешительные, и на стенах домов начали вывешивать первые официальные списки погибших и раненых. Почти из каждой семьи кто-то ушел на фронт, и все родственники тех, кто надел военную форму, с замиранием сердца ждали появления новых плакатов. Ирена искала в списках его имя, боясь, что с ним произошло самое страшное.

Город день и ночь сотрясался от бомбардировок, и к концу первой недели люди заговорили об осаде. Электричества не было, напора воды не хватало, с пожарами просто перестали бороться. Расклеенные на улицах плакаты приказывали людям экономить воду и не принимать ванн. Каким-то образом все еще выходила варшавская ежедневная газета «Работник» («Robotnik» – польск. ), а срочные новости и важные сообщения печатались в уличных плакатах. Закрылись все учреждения и коммерческие предприятия, работать продолжали только жизненно важные для города службы: пожарные бригады, насосные станции, полиция и служба соцобеспечения.