Джек Майер - Храброе сердце Ирены Сендлер

Поскольку Меган и Лиз предстояло сыграть сразу по несколько ролей, особую важность приобрел вопрос с костюмом. Сабрину, как «рассказчика», решили одеть в белую рубашку и черные брюки. Для Ирены Лиз нашла платье и головной платок. Платье для пани Рознер Меган откопала в мамином гардеробе, это был костюм, который она носила в 1970-е, цветом и покроем напоминавший одежду, модную в 1930-е. Один коллекционер из Форт-Скотта одолжил им немецкую каску и эсэсовскую [21]униформу. Форма была такой большой, что висела на Меган мешком, а из рукавов даже не выглядывали руки.

Они долго мучились, придумывая, как с минимальными перестановками и переодеваниями переходить от сцены к сцене. Все вроде бы простые и гениальные идеи, выработанные во время мозговых штурмов в аудитории 104, на сцене оборачивались суетой и кашей из мелких деталей. В конце концов проще всего оказалось представлять сцену разделенной на две части и сцены в гетто играть на фоне задника, а сцены в квартире Ирены, за пределами гетто, – во второй части сцены, из декораций в которой были только стол, стул и банка со списками. В руках у пани Рознер был старый потрепанный чемодан и завернутая в детское одеяло кукла.

В начале ноября пришло время утвердить окончательную версию сценария. В среду днем они собрались в аудитории 104.

– Давайте я сегодня буду машинисткой, – сказала Сабрина и положила руки на клавиатуру. – Мне кажется, нам надо поработать над самой важной сценой – с пани Рознер.

– Согласна, – сказала Меган. – Пани Рознер не должна прямо сразу отдавать Ирене своих детей. Наверно, сначала она должна отказаться. Ведь она могла думать…

– Чего тут думать? – вспылила Лиз. – Они все прекрасно знали, что погибнут в этом концлагере… в Треблинке. Иначе они никогда бы не расстались с детьми.

– Может, они думали, что у них есть шанс, – сказала Меган. – Может, они надеялись на чудо.

– Да их же просто убивали! – выкрикнула Лиз, а потом схватилась руками за голову и закрыла глаза.

– С тобой все нормально? – спросила Меган.

Лиз кивнула, не открывая глаз:

– Голова болит.

– Я же просто пытаюсь мыслить логично, – сказала Меган.

– Логично? – Лиз снова выстрелила в Меган сердитым взглядом, а потом перевела глаза на Сабрину, словно прося от нее поддержки.

– Поворотные точки истории, – напомнила Меган, – а не мыльная опера про Польшу.

– Мыльные оперы никакого отношения к реальности не имеют. А это все происходило на самом деле.

Сабрина сложила из ладоней значок «Т»:

– Тайм-аут, тайм-аут! Мне кажется, что им происходящее тоже должно было казаться нереальным. Будь я на их месте, мне бы мысль о том, что меня могут в любой момент уничтожить, тоже казалась бы невозможной.

– Слухи ведь ходили разные, – сказала Меган. – По-моему, люди готовы цепляться за любую надежду. Так, может, и пани Рознер надеялась. Я имею в виду, что человеку надо во что-то верить. И уж никак не в собственную смерть, смерть своих детей и родных. Им было просто необходимо думать, что…

– Вы обе правы, – сказала Сабрина. – Людям было очень непросто принимать такие решения. Мне кажется, пани Рознер сначала отказалась бы, но в конце концов поняла бы, что надежды нет. Она увидела бы, что других вариантов нет… что ей необходимо сделать немыслимое… что ей нужно отказаться от детей, чтобы спаси им жизнь. Я думаю, именно так и надо написать эту сцену.

Лиз опять схватилась за голову:

– Делайте как хотите!

Через два часа окончательная версия сценария была уже готова.

Но кто же будет играть Ирену? Девочки, казалось, боялись поднимать этот вопрос, чтобы избежать ссор и споров.

Сразу после утверждения сценария сами собой прекратились споры, а Меган даже сказала Лиз, какой «позитивной» она стала и как хорошо им работается вместе. Лиз, однако, продолжала беспокоиться, что Меган будет претендовать на роль Ирены – она отчаянно хотела сыграть ее сама. Ей было необходимо сделать это по очень важной, но глубоко личной причине… причине, о которой она просто не могла рассказать. Ее тайной мечтой было, чтобы до матери, если она еще жива, дошли слухи об удивительном проекте, которым руководит ее Лиззи, и чтобы она приехала увидеть ее в роли Ирены. В своих мечтах Лиз видела, как ее мать тайком пробирается в зал… Конечно, после спектакля она найдет Лиз и будет вымаливать у нее прощение, но Лиз просто отвернется от нее…

К середине ноября, когда на деревьях пожелтели листья, а оранжево-коричневые поля замерли в ожидании последней перед снегами распашки, пришло время распределять роли. Надо было решить, кто будет играть Рассказчика, кто Ирену, а кому достанутся сразу три роли: роль пани Рознер – матери, которую Ирена будет уговаривать отдать ребенка, роль Марии, соратницы Ирены по подпольной работе, и роль немецкого солдата. В ходе исследований девушки обнаружили, что в Варшавском гетто и впрямь жила семья Рознеров. Они скомпоновали диалог Ирены с пани Рознер из рассказов спасенных евреев, и получили сцену, в которой художественный вымысел только усиливал достоверность происходящего на сцене.