Альфонсо Синьорини - Другая Шанель

– Итак, знаки?

Габриель молчит. Под подолом ее бежевого платьица происходит нечто отвратительное. Ипполит задыхается. От его зловонного дыхания девочку начинает тошнить. Ей хочется попросить дядю убрать пальцы, которые он пытается просунуть ей между ног. Но вдруг он сочтет это за наглость?

– Тебе нравится, малышка? – спрашивает Ипполит. Вся его кожа покрыта каплями пота.

Габриель отрицательно помотала головой, но он и не заметил этого.

– Ай! – вдруг вскрикивает она.

Пальцы дяди доставляют ей внезапную боль. Девочка больше не в силах сдерживать свои эмоции. Она чувствует, как по ее щекам ползет что-то горячее. Она понимает, что это слезы, и пытается вытереть их. Она уже давно-давно плачет.

Руки Ипполита продолжают шарить по ее телу.

– Хвати-и-ит! Хватит, прошу тебя! – вырвался крик из самой глубины ее души. Она сама не понимает, как у нее хватило сил на такой вопль. Вот он, момент освобождения! Вздрогнув, дядя убирает руки и испуганно смотрит на нее.

Габриель плачет по-детски жалобно. Она поправляет помявшееся платьице, забирает тетрадку, которой так гордилась, и возвращается в комнату родителей.

Она снова остается наедине с самой собой. Одиночество идет за ней по следу. Вечное одиночество…

Климат в Бривля-Гайарде не ахти какой. Промозглый осенний холод безжалостно проникает под кожу, сводит мышцы. Зимние морозы жгут щеки, от них ломит кости и болит душа.

Местонахождение Альберта Шанеля, как всегда, неизвестно – вот уже несколько дней, как он уехал в очередной раз. Может, торгует где-то на базаре (как представляют дети). Может, лезет под юбку к какой-нибудь разбитной бабенке или – в лучшем случае – цедит абсент в кабаке (так думает Жанна).

Жюли, Габриель и маленькая Антуанетта, приехавшая от стариков, играют в своем доме на улице Д’Альзас-Лоррен – перебрасываются мячом, набитым сухой листвой. Из соседней комнаты то и дело доносится кашель Жанны. Габриель прислушивается к нему.

– Подождите, девочки, я сейчас приду, – говорит она.

Может, и плохо так говорить, но Жюли до матери дела нет. Она думает только о себе и порой не замечает, что происходит в двух шагах от нее. А вот Габриель давно уже превратилась в няньку. Так уж вышло, что за мамой ухаживает только она.

– Как ты? Тебе получше?

Каждый раз, когда у Жанны начинается приступ, она задает этот вопрос и каждый раз слышит в ответ:

– Иди играй, Габриель. Если понадобится, я тебя позову, не беспокойся.

Дежурные слова, призывающие держать дистанцию. Габриель уже привыкла, но в глубине души ей трудно смириться с маминой нелюбовью.

Она уже хочет уйти, но вдруг настораживается. Пол вокруг маминого кресла заляпан красным. Должно быть, это кровь, мамина кровь. Она вылетает изо рта, когда Жанна кашляет. Кровь решительно не нравится девочке. Надо рассказать кому-нибудь об этом, а для начала – запомнить все в мельчайших деталях.

Габриель решает подождать следующего приступа. В том, что он на подходе, она не сомневается. Именно поэтому мама пытается выгнать ее из комнаты – это видно по ее глазам.

Кашель сжимает горло Жанны, мешает ей говорить:

– И-ди… и-г-рай…

Вот он, приступ… В облачке сиплого дыхания из маминого рта вырываются красные струйки, будто кто-то невидимый разбрызгивает краску.

Габриель не говорит ни слова. Сейчас ей необходимо понять, что же такое происходит.

Алый сгусток на полу распадается на брызги, похожие на увядшие лепестки мака…

А еще у мамы опухшие и покрасневшие глаза – сильнее, чем когда-либо…

– Ма-лыш-ка…погаси весь свет. Лам-пад-ку тоже по-га-си и закрой ок-но…

Габриель тушит газовую лампадку, и комната погружается во мрак. Самое время бежать к мадам Казотт, грудастой кухарке из таверны на улице Лестанг. Она-то наверняка знает, что делать в таких случаях. Габриель всегда думала о ней в те минуты, когда ее охватывала тревога.

– Жюли, Антуанетта, вы играйте, а мне нужно сбегать в таверну, – бросает девчушка сестрам.

Путь до таверны недолог. Если бегом, хватит восьми – девяти минут, чтобы добраться. Сначала она побежит по дороге, которая ведет к широкой мостовой бульвара Жюля Ферри, оттуда – буквально сто метров до перехода через улицу Лешер-боннье, и вот уже улица Лестанг.

Конечно, на папиной повозке получилось бы гораздо быстрее, но папы нет. Он уехал в Париж, а может, даже в Америку. Он вернется и привезет деньги, большие деньги, и они пригласят доктора. Папа всегда так широко улыбается, что мама просто не сможет не ответить ему. Но сейчас им нужно справляться самим. И как можно быстрее!